— Почему это?
— Скажешь, что она волосата, смешанной крови, дочь бывшей рабыни, байской наложницы... Да мало ли найдется причин?
— Сама же ты говорила, что больше нет ни рабынь, ни наложниц!
— Со старым не скоро покончишь.
— Будь покойна, они и слушать стариков не захотят. Бабалы, может быть, женится на бухарке, а Джерен выйдет замуж за русского.
— Ах! За русского?
— Что ты ахаешь? То ты выдаешь себя за большевичку, то боишься, что русские будут жениться на туркменках.
— Да нет, все же будет не так. Можно же найти равного себе и того, кто говорит на одном с ним языке.
— Погоди, ты и сама не сумеешь разобраться, какой у них будет язык.
— Ой, Артык, что ты говоришь!
— Я жалею, что не знаю русского языка. Да и ты, должно быть, жалеешь. Даст бог, как только Бабалы сможет держать в руке карандаш, мы увидим его в русской школе.
Иван Тимофеевич, не вмешиваясь в горячий разговор, только слушал и, покручивая седеющий ус, весела улыбался. А у Артыка при воспоминании о сыне болезненно сжалось сердце. Айна, Шекер, мать — все предстали перед его глазами. Может быть, Айна все ночи не смыкает глаз, а мать льет слезы? Шекер, может быть, заболела, тревожась за судьбу брата? Правда, перед отъездом в Ак-Алан Артык предусмотрительно перевез семью в другой аул. Но что, если Эзиз уже разыскивает семьи перешедших на сторону большевиков и расправляется с ними?.. Артык глубоко вздохнул, напуганный этой мыслью. Он старался не выдавать своего волнения, но был вне себя. Неизвестно, когда он вернется домой, да и вернется ли? А так хотелось вернуться победителем, со славой!..
По дороге к домику, где жила Анна Петровна, Артык попросил Чернышова:
— Иван! Говорят, тут неподалеку Амударья. Пока я здесь, покажи мне ее.
Чернышов привел Артыка на берег великой реки.
Желтоватая вода струилась, вся в движении всплесков, — нельзя обнять взглядом ее просторов. Не было видно конца железного моста, верх которого построен, как шатер. Из чрева моста, как из норы, с шумом выбежал поезд. Как он не обрушится? Каждый столб под мостом — как каменная кибитка. Вспомнив, как дрожат аульные мостки через неширокие арыки, когда проходят по ним верблюды с поклажей, Артык с восторгом воскликнул:
— Молодец строивший тебя мастер!
А потом, совсем неожиданно для Чернышова, задумчиво глядя на мест, заметил:
— Мы считаем, что от русского царя исходило все черное. А ведь и у него были дела великие.
Иван Тимофеевич понял, что хотел сказать Артык, и возразил:
— Да не русский царь его строил!
— А кто же?
— Русские ученые, инженеры, рабочие.
— А кто их учил?
Иван Тимофеевич похлопал Артыка по плечу:
— Артык, ты правильно думаешь. Если бы не пришли сюда русские, не было бы и этих мостов, не было бы школ, заводов, всей этой, правда небольшой, культуры и вы, наверное, продолжали бы жить аламанами. А может быть, сюда пришли бы англичане, и ты не смел бы пройти мимо своего господина со стороны солнца. Все это верно. Русский народ шагнул дальше, он не захотел мириться с цепями капитализма, он решил сам строить новую жизнь, без капиталистов, помещиков, баев, — такую жизнь, где не будет угнетения человека человеком. Поэтому он и сверг сначала царя, а затем и всех угнетателей, всех, кто привык жить чужим трудом. Я думаю, что ты теперь и сам почувствовал, что такое советская власть — власть рабочих и дейхан. Два года тому назад ты был бы несказанно рад освободиться от притеснений Халназар-бая, — теперь ты стремишься освободить весь туркменский народ от всех баев и ханов. Вот дай только покончить с врагами, и ты увидишь: свободный народ при советской власти будет вершить великие дела; они будут куда более величественны, чем даже этот красавец-мост...
Артык продолжал задумчиво глядеть на мост, на широкую реку.
От Амударьи во все стороны расходились каналы, каждый не меньше Тедженки. По реке плыли лодки с парусами и без парусов, один за другим шли громадные пароходы. С тяжело нагруженных барок, приставших к берегу, выгружали серебристую рыбу. А кругом — неоглядное море воды. Мутная, смешанная с глиной, она волнами набегала на берег, кружась и ворча, подобно возбужденному верблюду, втягивая в себя прибрежный песок, подмывала под самый корень деревья.
— Иван, здесь столько воды... — сказал Артык. — Откуда она течет и куда?
— Амударья берет начало с Памирских гор, чуть не от самой Индии. Она орошает земли Бухары, Чарджоуского края, дальше через Дейнау и Дарган-Ату течет в Хиву, в Ташауз; в Кара-Калпакию. Потом вливается в Аральское море.
— Арал?.. Это то самое море, которое называют ненасытным?