Убедившись, что она попала точно в цель, Мари усмехнулась и продолжила проворачивать нож в моей открытой ране:
- Вот видишь, это было несложно. Строишь из себя королеву, но на самом деле ты ничем не примечательна. Ты даже не как мы, ты – отброс. Никому не нужный, от которого избавились как от кучки мусора. Возможно твое милое личико может ввести в заблуждение до тех пор, пока ты не откроешь рот. Вот тогда и становится ясно, насколько ты ужасна. Как там говорят? Обложка не отражает содержимое? Это мы сейчас и поправим.
Мари протянула руку, и одна из девочек вложила в нее что-то. Она взмахнула ей, в этом это движении было что-то изящное и очень красивое, пока я наконец не рассмотрела зажатый в ней нож для бумаги. Поймав мой взгляд, она выдвинула лезвие и медленно, смакуя каждое слово, проговорила:
- Нравится? Я решила, что мне он нужнее, чем мадам Робер. Уверена, ей пришлют еще десять таких.
С трудом оторвав взгляд от ножа, я вновь подняла на нее глаза, в которых еще стояли слезы, и злобно проговорила:
- Только попробуй.
В ответ она лишь хмыкнула и обращаясь к двум девочкам, которые неожиданно оказались по бокам от меня, сказала:
- Держите ее.
Не успела я опомниться, как они схватили меня за руки. Я попыталась вырваться, но их хватка стала только крепче, от чего мои мышцы тут же заныли. Мари подошла вплотную, и я почувствовала холод металла на своей щеке. Свободной рукой она взяла меня за подбородок, вынуждая смотреть ей в глазах, желая насладиться каждым оттенком страха и отчаяния, отражающихся в них. Почти ласково добавила:
- Не волнуйся. Говорят, шрамы украшают. Твоему цыганенку точно понравится.
Мне было очень страшно, но я знала, что нельзя позволить этому чувству парализовать себя и поддаться, как это уже было однажды. Время шло на секунды, и я принялась лихорадочно соображать, как мне высвободиться:
«Так, Шанталь, соберись. Та, что справа, держит обеими руками, но слева – только одной. Можно попробовать сделать так».
Я резко подалась влево, толкнув свою конвоиршу. Не ожидая подобного, она упала и отпустила мою руку. Освободившейся рукой я тотчас схватила вторую за волосы и, вынудив отпустить меня, толкнула ее на Мари, которая инстинктивно принялась ловить подругу и выронила нож. Она достаточно быстро опомнилась, поняв, какую ошибку совершила, но было уже поздно. Я повалила ее на пол и, прижав ее руку своим коленом, прямо как Аслан во время драки с Дидье, начала бить по лицу. Остальные девочки, в том числе ее сообщницы молча наблюдали за происходившим, не решаясь вмешаться. Никто из них не кричал и не улюлюкал, в комнате стояла полная тишина, которую нарушали лишь звуки моих ударов и сопение Мари, временами
переходившее в рычание. Она пыталась закрыться от них свободной рукой, но я перехватила ее и подняла над головой, удерживая за запястье. Сознание полностью отключилось, я не понимала, где нахожусь и что делаю, потому не обратила внимание, как ее рука, которая, как мне казалось, была плотно прижата моим коленом, потянулась к ножу. Однако, когда ей практически удалось достать его, я сразу же заметила это и опередила ее, и, зажав нож в руке, направила лезвие прямо ей в лицо. Должно быть наша возня все же не осталась незамеченной, так как вдруг мы услышали крик одного из мальчиков, замеревшего на пороге нашей спальни:
- Парни! Идите сюда! Тут девчонки дерутся!
Я отвлеклась и перевела глаза на него, ослабив хватку, Мари тут же воспользовалась моментом и, высвободив одну руку, попыталась вырвать нож, но я моментально среагировала и, отбросив ее, прижала лезвие к горлу Мари. Она выглядела такой жалкой и беспомощной, и это придало мне уверенности. Я почувствовала преимущество и упивалась им. Она заплатит, она ответит за свои слова. За то, что уже сделала и только собиралась сделать.
В комнату набились мальчики, расталкивая друг друга, локтями в попытках оказаться как можно ближе к нам, и вот теперь, до этого безмолвная, она наполнилась гомоном. До меня доносились выкрики:
- Давай, Шанталь!
- Прирежь ее!
- Чего ты ждешь?!
Вчерашние дети сейчас совершенно не выглядели таковыми. Они жаждали крови и отчаянно призывали дать им ее. Для развлечения, удовлетворения, бог знает для чего еще. Я в ужасе осознала, что Мари была в чем-то права. Я стала частью всего этого, как бы ни старалась убедить себя в обратном. Я стала злой, жестокой, беспощадной. Той, какой меня хотели здесь видеть. Затуманенным взором я посмотрела на Мари и увидела, что она плачет и умоляюще заглядывает мне в глаза. Удивительно, но это совершенно меня не смягчило, скорее наоборот. Сжигаемая болью и яростью, я больше всего на свете хотела вскрыть ей горло и, возможно, так и поступила бы, но до моего слуха донесся голос, так отличающийся от полсотни остальных. Голос, который я, наверно, узнаю, и через много лет: