молчании, я отложила нож и вытерла испачканные серой ладони о брюки.
- Я закончила. Что дальше?
- Бери нож другим концом, за лезвие, не за ручку, и измельчай, пока не станет порошком,
- я кивнула, осторожно взяла нож, как он и сказал, собираясь приступить, но Аслан вдруг
остановил меня, удержав мою руку, затем огляделся по сторонам. Не успела я спросить, в
чем дело, как он сорвал массивный лист кустарника, растущего неподалеку от нас, и
протянул его мне, - Возьми, оберни им лезвие. А то ведь порежешься, я уверен.
Я гордо вздернула подбородок, не соглашаясь с его словами, но лист все же взяла.
- Это еще почему?
- Ты бедовая.
Я стукнула его по руке, постаравшись вложить в этот жест все свое возмущение. В этот
момент Аслан аккуратно вынимал вторую пробку, стараясь не повредить бумажный
корпус, но из-за моего удара его рука дрогнула, и бумага все же замялась.
- Да тихо ты, драчунья! Если бы ты ударила чуть сильнее, то все наши старания были бы
коту под хвост.
- А ты не обзывайся!
- С каких пор «бедовая» стало обзывательством? Между прочим, это почетное звание,
которым я тебя наградил, за все твои заслуги.
- Ну спасибо. Сделаю себе орден из остатков твоей петарды, если она взорвется конечно,
ведь вместо того, чтобы работать над ней, ты болтаешь.
- Кто бы говорил, - Аслан снова поднял на меня глаза и хитро улыбнулся. Я закатила глаза
и приняла толочь серу с еще большим рвением. Однако надолго меня не хватило, и я
снова подала голос, чем вызвала широкую усмешку на лице моего подельника.
- Ты не думал сделать это своей профессией? Со всякими пиротехническими штуками.
- Сомневаюсь, что есть такие профессии, легальные во всяком случае.
- А чем бы ты хотел заниматься, когда вырастешь?
- Не знаю, я как-то не думал об этом. До этого еще далеко, и я стараюсь жить
сегодняшним днем, чтобы ничего не пропустить. Единственное, в чем я уверен – я не хочу
быть торгашом, как мои родители. Весь наш табор называл меня гаджо – чужим среди
своих – ребенком, рожденным цыганами, но не обладающим «цыганским духом», не
разделяющим их ценностей. Короче говоря, изгоем. И они были правы. Так что мне
действительно все равно, чем я буду заниматься в будущем, главное, не возвращаться к
истокам. А так... хочу быть богатым и жить в большом доме.
- Как цыганский барон? – я улыбнулась уголком губ и краем глаза заметила, что в ответ на
мои слова Аслан скорчил страшную гримасу, но специально не повернулась к нему,
притворяясь, что поглощена своей незаурядной работой. Благодаря рассказам Аслана я
довольно много узнала о том, как живут цыгане и об их внутренней иерархии. Он не
очень любил говорить об этом, но видя мой в моих глазах искреннее любопытство, просто
не мог отказать.
- А кем хотела бы стать ты?
- Художницей как дедушка. Открыть галерею, где буду выставлять свои работы и
продавать их богатым и знаменитым людям, а деньги, вырученные с них, отдавать на
благотворительность.
- А жить ты на что будешь? – спросил Аслан, без тени иронии, наградив меня нежной
улыбкой, от которой внутри приятно защекотало.
- Конечно какую-то часть выручки буду оставлять себе, на большой дом вряд ли хватит,
но я бы и не хотела жить в таком. Куплю небольшую квартиру в Нью-Йорке на пятой
авеню с видом на Эмпайр-стейт-билдинг.
Аслан отставил готовый корпус, раскрутил шариковую ручку и вытащил из нее стержень.
Затем взял иголку и начал постепенно переносить в него получаемый мной порошок. Не
отрываясь от своего занятия, тихо сказал:
- Я заметил, что ты больше не рисуешь. После того как закончила мой портрет. Почему?
- Потому что мне нечего. Нужно вдохновение, а брать его неоткуда, ведь все свое время