Они засмеялись, затем вторая добавила: «Это точно, она выглядит как глупая и грязная мартышка. Таким бы в цирке выступать». Они говорили на ломаном английском, явно желая, чтобы я услышала и поняла, о чем они говорят. Закипев от ярости, я обернулась и смерила каждую взглядом:
- Если вам есть, что сказать, имейте смелость сделать это мне в лицо. Вы – глупы и невежественны, раз судите о человеке по цвету кожи. Может мое место в цирке, но ваше – здесь. Имей я таких дочерей, как вы, я бы обязательно засунула вас в этом богом забытое место, чтобы больше никогда не видеть! –я развернулась на каблуках и пошла прочь, плотно сжав челюсти, чтобы не расплакаться от обиды. Чтобы немного унять дрожь в руках и во всем теле, я зашла в уборную, открыла кран с холодной водой и, зачерпнув ее обеими руками, принялась умываться, прижимая холодные ладони к пылающим щекам. Закончив и немного придя в себя, я подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. На меня смотрела испуганная девочка с глазами чайного цвета, черными как смоль кудряшками, которые вечно влезли в глаза и вообще всячески мешали, потому мне приходилось собирать их на затылке, и темно-шоколадной кожей. Мама была наполовину кубинкой с ярко-зелеными глазами, которые достались ей от моей бабушки. В остальном же она походила на отца, как, собственно, и я, по крайней мере с ее слов. Я не помню своего отца, не помню, каким он был и как выглядел. Он погиб в автокатастрофе, когда мне было три года. Вообще большая часть моего детства является для меня сплошным черным пятном. Я слышала от других, что первые воспоминания формируются примерно в возрасте 4-5 лет. У меня же – практические ничего. В голове мелькали какие-то незнакомые мне образы и фигуры, но расплывались, норовили ускользнуть; среди них были и знакомые лица – лица моих родных: бабушки, дедушки, тети, но воспоминания о времени вместе не были по-настоящему реальными, ведь я собирала их, словно бусины на нитку, на основе маминых рассказов. Я пыталась вспомнить хоть что-то, но мое первое детское воспоминание – это мой седьмой рождения. Мама вышла замуж за Скотта, его я помнила лишь урывками, но и этого было достаточно для моих радости за них, ведь, он в них он всегда был рядом. Был добр со мной, относился как к своей дочери, и я, в свою очередь, считала его отцом. А еще он очень любил маму, а она – его. Но стоило мне спросить ее о моем отце, ведь несмотря на то, что я его не знала, я хотела знать больше, мама всегда отворачивалась, чтобы скрыть от меня слезы, почти ничего не рассказывая. Лишь то, что он не заслуживал такой смерти. Говорила, что он отказался от всего, чем жил долгие годы, выбрав нас. Я не понимала, что это значит, но она никогда не поясняла.
Они со Скоттом что-то скрывали от меня, и я не знала почему. Нам приходилось часто переезжать, я не успевала закрепиться на новом месте, ведь стоило мне завести друзей, сразу приходилось говорить прощай. Из-за этого мы часто ссорились с мамой. Я угрожала, что сбегу из дома и уеду на край света, если она не расскажет мне наконец, от чего или кого мы все время бегаем. И однажды она сдалась, сказав мне одну единственную фразу, после которой я прекратила свои расспросы: «Я не могу сказать, Шанталь. Потому что хочу защитить от той жизни, на которую мы с твоим отцом тебя обрекли». И вот я оказалась здесь, а тех, кто обещали мне защиту, уже нет в живых. Твой план провалился, мам.
Эти мысли с каждым днем съедали меня все больше, мне очень хотелось выговориться, поделиться хоть с кем-то, но желающих было не так много, вернее их не было совсем. Должно быть по этой причине, когда в один из ничем не отличающихся друг от друга дней, полных съедаемого меня одиночества и отчаяния, я заметила Аслана, совсем одного, сидящего на корточках около кабинета директора, и, глубоко вздохнув, подошла к нему:
- Что ты делаешь?
Он слегка повернул голову в мою сторону, ухмыльнулся и снова вернулся к своему необычному занятию:
- Хочу устроить сюрприз мадам Робер. Подай мне фильтр.
Я огляделась по сторонам и действительно увидела парочку бумажных фильтров, вложенных друг в друга. Я едва на них не наступила. Тихо выдохнув от облегчения, что мне все же удалось этого избежать, я вытянула один из них и тоже присела на корточки рядом с ним, протянув Аслану фильтр:
- И что это будет? Оно взорвется?
- Хотелось бы. Полыхать правда не будет, так что вся надежда на звуковые эффекты, - он посмотрел на меня и, заметив с какими горящими глазами я наблюдаю за каждым его движением, вдруг предложил, - Хочешь помочь?