- Попались!
Мадам Робер, громко цокая каблуками, подошла к нам и, влепив каждому по оплеухе, обратилась к нему:
- Спасибо, Артур. Отведи их в комнату для наказанных и запри там. Вы оба сегодня
отправитесь спать без ужина. А ты, Локвуд, - она бесцеремонно ткнула меня пальцем в грудь, - В следующий раз выбирай себе друзей получше, чем этот оборванец. Иначе эти семь лет до своего совершеннолетия будешь голодать. Он еще ребенок, но в его наглой улыбке уже можно рассмотреть скрывающегося за ней будущего мерзавца. И я надеюсь, что Господь успеет избавить мир от его грехов прежде, чем он проявит свою натуру не только лицом, но и делом.
- Не смейте так о нем говорить! Уж лучше голодать, чем стать такой стервой, как вы!
В ответ она дала мне размашистую пощечину. Я медленно повернула голову обратно и внимательно посмотрела ей в глаза. Что-то в моем взгляде ее очень напугало, она отпрянула, отведя глаза, и нервно поправила очки, снова обратившись к Артуру:
- Не стой на месте! Убери их отсюда!
- Конечно, мадам, извините, - после увиденного он не решался проронить ни слова и краем глаза косился на меня, испытывая то ли жалость, то ли еще большее презрение, чем раньше. Очевидно, мадам Робер была для него неоспоримым авторитетом. Он боялся, но вместе с тем и боготворил ее. Однако я еще не знала его достаточно, чтобы понять, утратил ли он человечность, как большинство ее вышколенных сотрудников и наших конвоиров, или же в его сердце еще осталось место для сочувствия к сиротам вроде нас, которые попали сюда в надежде обрести дом, но оказались взаперти у таких же обездоленных и несчастных людей, как они сами, называющих себя взрослыми.
Продолжая держать меня и Аслана за уши, Артур потащил нас вниз по лестнице. Я вырывалась и требовала отпустить, как и в первую свою подобную прогулку, Аслан же был невозмутим, как будто шел по своей воле, насвистывая какую-то дурацкую мелодию, что выводило меня из себя. Наконец Артур остановился около уже знакомой мне двери, завел нас в комнату и захлопнул дверь перед нашими носами. Аслан сразу же направился в другой конец комнаты, к окну, из которого лился свет уходящего солнца, и растянулся прямо на полу, как довольный кот, подставляя лицо под его лучи. Я замерла у двери, не зная, как мне вести себя с ним. Все же мы не были достаточно знакомы, а чувство, вызванное у меня, когда мы бежали, держась за руку, бесследно исчезло. На его место пришла подозрительность. Аслан обернулся, заметив перемену в моем настроении, но ничего не сказал и лег обратно, тихо хмыкнув:
- Располагайся, Лале. Мы тут надолго.
Я медленно приблизилась и тоже опустилась на пол, однако немного в стороне от него, буркнув:
- Меня зовут Шанталь, я уже говорила.
Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня:
- Кто зовет? Я здесь один, и я зову тебя Лале.
Я в очередной раз закатила глаза, решив, что больше нет смысла спорить, ведь я не смогу его переубедить, как бы ни пыталась. Я была упрямой, но с его упрямством не сравнилось бы и стадо мулов. Словно прочитав мои мысли, Аслан заулыбался и бесцеремонно потянул меня за брючину, вынуждая сесть ближе:
- Давай, солнца всем хватит. Нужно наслаждаться им, пока есть такая возможность. Вдруг завтра ты проснешься, а оно – нет.
Последовав его совету, я прикрыла глаза, подставив лицо под теплые лучи. Мы молчали, и я наконец расслабилась, забыв, что нахожусь не одна. Потому, когда Аслан заговорил, я вздрогнула:
- Почему ты за меня заступилась? Перед этой грымзой.
- Потому что ты был добр со мной, а еще потому, что она тебя несправедливо обидела.
Он ничего не ответил и прикрыл глаза. Я поерзала на месте, устраиваясь и старалась шуметь как можно меньше, чтобы не потревожить моего компаньона. Некоторое время мы сидели в тишине, наслаждаясь ей, я смотрела в окно, наблюдая, как кружится, словно танцуя, и оседает пыль в лучах закатного солнца.