- Расскажешь, что с тобой было? После того, как мой маленький фокус сработал. Испугалась?
Я так боялась этого вопроса, но в глубине души хотела, чтобы он его задал, ведь возможно отвечая на него я наконец смогу прорваться через плотную стену, воздвигнутую между мной и моими воспоминаниями. Я прикрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях, позволяя себе лавировать между воспоминаниями, яркими, как будто это случилось со мной вчера, и такими блеклыми, что их уже невозможно было отличить от сна или фантазии. Но я словно билась кулаками о толстое матовое стекло, через которое проступали лишь смутные очертания моей жизни. За ним остались те годы, которые я никак не могу вспомнить - все, что происходило до того, как мне исполнилось семь. Время, когда папа был жив. Я не знала, какой была моя жизнь за этой стеной, но чувствовала, что она была полна потерь, грусти и боли, иначе зачем я выстроила ее в своей голове. Я повела плечами, пытаясь сбросить с них вдруг навалившийся на них груз, происхождение которого мне было неизвестно. Обычная хлопушка заставила меня нервничать не меньше, чем полноценный взрыв. Я так и не вспомнила, почему это звук был знаком мне, но подумав об этом вновь, я больше не сомневалась в том, что когда-то слышала его. Я прочистила горло и сжала пальцы в кулаки, стараясь унять дрожь в них, и наконец заговорила:
- Не знаю. Со мной первый раз такое, - почувствовав на себе взгляд внимательных глаз
Аслана, направленный прямо мне в душу, я поежилась и обхватила себе руками, не желая делиться своими мыслями. Наконец он отвел глаза, освобождая меня из их плена, и пожал плечами, - Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, я не буду выспрашивать. Просто кое-что слышал о подобном. Есть такая болезнь – боязнь громких звуков. Не помню, как она называется. А еще...как же оно называется...посттравматическое расстройство! Когда с человеком произошло что-то ужасное, он может даже может не помнить, что именно, но это все равно откладывается где-то в подсознании, и, если случается что-то, связанное с теми событиями, оно реагирует, посылая импульс телу. Я читал об этом в одной книжке. Возможно, когда-то ты слышала взрыв, который напугал тебя, и теперь ты реагируешь так на любой звук, напоминающий его. Или как-то пострадала от него.
Я невольно коснулась своего правого уха, но тут же в омерзении отдернула руку. Аслан проследил за моим жестом, но ничего не сказал. Я вздохнула и продолжила:
- Я не слышу одним ухом, с детства. Мама сказала, что я родилась с этим, глухота у нас в роду по женской линии. Моя тетя была полностью глухой, как и прабабушка. Но это генетика, а не внешние обстоятельства, и уж точно не последствие взрыва. Однако я действительно испугалась сегодня, но не могу понять почему, ведь сотни раз слышала салюты за окном, но не помню, чтобы реагировала подобным образом. Возможно, я просто устала, сложно привыкнуть к новой жизни, вот и вздрагиваю от любого звука. К тому же, я не ожидала, что эти мелкие шарики могут наделать столько шума.
- Извини. Больше не буду брать тебя на взрывоопасные приключения.
- Нет! – выпалила я, гораздо эмоциональнее, чем мне бы хотелось. Я испугалась, что это поставит точку в общении с единственным человеком здесь, который был расположен ко мне, чего мне совершенно не хотелось, - Наоборот, чем больше их будет, тем скорее я привыкну и перестану бояться.
Аслан хмыкнул, но ничего не ответил, покачав головой. Я ждала, что он скажет хоть что-то, но этого так и не произошло. Робко произнесла:
- Ты спрашивал меня, почему я оказалась здесь. А что насчет тебя?
Он дернул щекой и напрягся, словно готовясь к прыжку:
- Как и все остальные. Остался сам по себе.
- Ты скучаешь по ним?
- По кому?
- По своим родителям.
- Я не хочу говорить об этом.
- Ладно...извини, - я отвернулась и начала смотреть перед собой, не решаясь взглянуть на него снова. Повисло неловкое молчание, которое ужасно тяготило, но я никак не могла придумать, чем бы его заполнить. Вдруг раздался его тихий голос, без тени иронии, так ему свойственной:
- Я их ненавижу. Они просто отказались от меня, даже не объяснив почему. Как-то я проснулась, а кругом – никого. Ни родителей, ни нашего табора, ни вэнов. Вообще ничего. У нас большая семья, я был самым младшим – седьмым ребенком. Денег никогда не хватало, должно быть поэтому они решили избавиться от лишнего рта. Не знаю, скольких моих братьев и сестер они оставили после, возможно лишь меня. Наверно я ел за семерых, что даже выдаваемое государством пособие на меня не покрывало убытков на мое содержание - он грустно усмехнулся и зажмурился, сдерживая слезы горечи и обиды, которые жгли его до сих пор, но сразу натянул улыбку, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза, - Мы приехали в Бретань, чтобы заработать. Полгода кочуем по Европе, затем возвращаемся домой – в Столипиново. Нигде долго не задерживаемся, чтобы не наживать себе проблем. Местные всегда рады покупать у нас, ведь цены гораздо ниже, чем у их соотечественников, но не признаются в этом, ведь кто в здравом уме захочет иметь дело с цыганами. Когда я остался один, пару дней просто скитался по городу, воровал у прохожих, чтобы поесть, умело прячась от жандармов. Ночевал где придется, избегая общественных центров, не желая стать объектом их интереса. Порой мне не везло, не удавалось выудить у зазевавшихся туристов ни одного евро, потому приходилось наведываться в столовые для бедных, чтобы не помереть с голоду. Именно это и стало моей главной ошибкой. Там меня нашел жандарм, я пытался сбежать, но он оказался проворным, несмотря на его необъятное пузо, и я попал сюда. Вот и вся история.