- Ну а независимость самой Галичины? – спросил я.
- А как вы ее себе представляете? – ответил на это Крынычский. – Здесь же не живут одни только украинцы, поляки здесь тоже имеются. В особенности в городах, они доминируют в культурных, экономических и административных центрах. Что с ними делать? Вот как в таких условиях создавать какую-либо независимость? Нет, вы уж извините, но я реалист. Автономия: согласен. Распространение и укоренение украинскости и даже ее продвижение: да. Но для независимости никаких шансов нет. Это будет только резня и конфликт. И ненависть лишь отравляет братскую кровь.
- Мы великий народ, - говорил мне, в свою очередь, Васыль Новак, украинский националист и радикал. Мы сидели у него дома под Станиславовом и пили перцовку, выгнанную хозяином. – Польши ведь тоже долгое время не было, ей тоже никто не давал каких-либо шансов. И что? И теперь она имеется. И даже довольно-таки большая.
- А что вы сделаете с советской частью Украины? – спросил я. – Как вы хотите соединиться с ней, как желаете укоренять там украинский дух?
- Она там уже укореняется, - отвечал Новак. – В Киеве, в Каменце, даже в Донецке действуют активисты. Пока что это не явный процесс, он должен занять какое-то время. А кроме того, мы украинизируем их точно так же, как русские их русифицировали. – Он рассмеялся. – Только в другую сторону.
- О'кей. Еще одно маленькое дельце: объединение. Ведь пока что часть Украины принадлежит Польше, а вторая часть творит единое государство с Россией.
- Она является частью федерации. А Галичина, действительно, располагается в Польше, но мы сделаем ее для поляков невыносимой. Ведь с ней сплошные проблемы, и не только местные… Случится, что в Кракове чего-нибудь в воздух взлетит, или в Варшаве… Польша сама от нее откажется, после чего местные поляки выметутся оттуда, как немцы из Пруссии. Сама Польша была ведь поделена между тремя державами, а не двумя, но ей как-то удалось.
- Потому что была война, - заметил я.
- Так что же, - ответил на это Васыль, - а кто сказал что никакой войны уже больше не будет?
Словацкое публичное пространство весьма походит на польское. Это означает, что старая архитектура, еще их XIX века, отдает венгерскостью, а вот архитектура поновее, начала ХХ века – сильно чехословацкая, но вот все, что выстроено после объединения с Польшей, выглядит практически так же, как и с другой стороны Татр и Бескида. И здесь очень бедно. Деревни городки рушатся, их давно уже не восстанавливали.
В Мартине, колыбели словацкой независимости и национальной тождественности, было пусто, хотя улицы и были обновлены. Висело множество словацких флагов. На улицах почти никого. Словакия выглядела уныло. Здесь тоже имеются периферии, хотя они отчаянно пытались выбиться в центр.
В Словацком Национальном Доме, тщательно отремонтированном, я встретился с Яной Бенчовой, одной из его сотрудниц, и в то же самое время – журналисткой. Мы вышли в город и устроились в пустом ресторанчике, заказав чесночный суп и пиво.
- Вся эта федерация с Польшей была ужасной глупостью, - сказала Яна. – Эта страна не могла нам ничего предложить кроме попыток полонизации, причем – бездарных. Во времена Чехословакии Чехия хоть как-то развивала нас в промышленном плане, давала нам какую-то перспективу, а в польские времена мы были просто захолустьем, по которому шастали польские школьные экскурсии и романтически настроенные туристы с гитарами. Впрочем, они и до сих пор шастают.
- И что, они тебе мешают?
- Не знаю, - пожала Яна плечами. – Сами по себе мне они не мешают; впрочем, похоже на то, что Словакия им по-настоящему нравится. Но поляки для меня ассоциируются с полонизацией, и мы действительно до какой-то степени за это время были полонизированы, и вот теперь, когда мы уже вышли из федерации, когда мы независимы и желаем идти куда-нибудь не туда, чем эта надоевшая Польша, а тут все время эти поляки и поляки…
- И куда вы хотите?
- В германский экономический союз. Туда, где Чехия и Словения. Для них все получилось хорошо…
Польскую границу я пересек перед Яворжиной. Закопане выглядит красиво, настроение самого настоящего альпийского курорта. Двухполосное шоссе до Кракова солидное, ехать можно быстро. Краков немного походит на Львов, вот только в нем мало центральноевропейской почтенности, намного больше польской разорванности – хотя назвать это неприятным и нельзя. Еврейский Казимир заставляет вспомнить варшавские Налевки, но здесь более приятно. Ночью – как мне показалось – здесь даже полицейские пьяны.
Посреди ночи в городе раздался ужасный грохот, сразу же потом развылись сирены полиции и скорой помощи. Я сидел в пивной со знакомыми Мы вышли на улицу, начали расспрашивать.
- Теракт, - сказал кто-то, - на Шевской.
Шевская представляет собой популярное в Кракове местечко, там множество пивных и дискотек. Мы побежали туда. Выглядело все ужасно. Кровь на мостовой, оторванные конечности. Трупы, прикрытые синим полицейским брезентом, как раз сносили под стенку. Раненных перевязывали. Все были в шоке. Одни плакали, другие рвали, кто-то кричал в мобильный телефон.
- Украинцы, - повторяла толпа, выглядящая так, словно бы неожиданно протрезвела.
Сандомир – обалденный город. Из кракова к нему ведет двухполосное шоссе, построенное еще в сороковых годах, так что сейчас оно в среднем состоянии. Вокруг обновленного старого города растянулись модернистские, выкрашенные в белый цвет кварталы. Древний польский город обрел вторую жизнь. Точно так же дело обстоит и с Завихостом, который – наряду с Сандомиром и Казимиром на Висле – стал жемчужиной центральной Польши. Она тоже белоснежная, модернистская, но замечательно вписанная в пейзаж и очень уютная: довольно-таки узкие улочки спускаются вниз по речному скосу, то тут, то там расширяясь в небольшие площади с кафешками. Это вовсе не копирование Италии, скорее – совершенно новое качество в данной части Европы. Завихост и Сандомир – это одни из тех мест, которыми Польша явно должна гордиться.
А в ЦПО пейзаж центральнопольский – относительный достаток, селянскость и деревенскость – дополнили промышленные предприятия. Не все они действуют. Некоторые превратились в довольно-таки пугающие развалины. Под Кельцами я выбрался на двухполосное шоссе Краков – Варшава. И через сорок минут уже был в Радоме.
Город обладает любопытным и обширным центром, в его архитектуре заметны все эпохи: от средневековья и нового времени, до урбанистических основ XIX века и модернизма века двадцатого. Здесь действует несколько фабрик и заводов: оружейное производство, телефоны, обувь. Работы много, так что город обладает почтенным, мещанским настроем. Настрой, правда, не нравися местной молодежи, которая считает Радом "дырой для ворчливых стариков, в которой ничего не происходит". Каждый, с кем я разговаривал, желает выехать в Варшаву.
Я катил по скоростному шоссе в Варшаву и размышлял над тем, а как бы выглядела эта страна, если бы в сороковые годы она не получила те знаменитые западные кредиты.
После войны, - думал я, - Польша была бы бедна, словно церковная мышь. Все свои стремления ей пришлось бы отложить на потом. Вместо расширения шло бы восстановление, и оно было бы долгим, сложным и поглощающим большую часть средств. Смиглы-Рыдз с нимбом победителя над головой, скорее всего, не удержался бы от того, чтобы навязать полякам еще более авторитарный режим (а элементы культа личности Рыдза существовали и перед войной), обосновывая это сложным положением страны и необходимостью борьбы с элементами, деструктивно влияющими на чудом спасшееся государство. Или что-то в этом же духе.