После завтрака Глеб исчез. Но едва самбисты, убаюканные тишиной, растянулись на травке, явился.
— Вот что, елы-палы, катер имеется. Чем ждать до вечера, поедем сейчас. Я тут договорился с директором турбазы, полтора рубля берет с человека. Я думаю так: чем нам терять весь день, лучше переплатим. Правильно я говорю? Ну вот, быстренько давайте мне деньги и пошли, пошли, катер ждать не будет.
Он собрал деньги и побежал вперед, самбисты поднялись и потащили скарб. В укромном местечке за пристанью стоял миниатюрный, ослепительно белый красавец катерок, на палубе которого уже устроились несколько женщин с бидонами и корзинами. Под тяжестью самбистов с вещами он заметно осел в воду. Капитан катера, толстый и апатичный, с красным лицом, расхаживал по берегу, поглядывая изредка на часы.
— Эй, хозяин, ты что это, решил нас утопить?
Куда тут еще сажать! Давай поехали, иначе мы вылазим! — закричал Глеб.
Капитан кинул на него тусклый взгляд и молча полез в катер. Заурчал мотор, катер развернулся и, несмотря на глубокую осадку, быстро понесся по воде. Жестяной грохот встречного ветра сразу забил все другие звуки. Катер вылетел из бухточки, и беспредельный водный простор открылся перед путешественниками. И чем дальше уносился катер, тем шире распахивались за его кормой берега, словно руки, бессильные его удержать, и тем ослепительней сверкало все вокруг. На необозримой глади то тут, то там виднелись островки, некоторые из них были меньше рыбачьей лодки, но и на них из камней росли прямые веселые сосны. А над всем этим, над озером и окружавшими его лесами, раскинулось спокойное голубое небо с белыми медлительными облаками.
Монотонно ревел мотор, гремел ветер, взвихривая платки у колхозниц, бурлила вода за винтом и расходилась двумя высокими гребнями, проносились мимо островки — самбисты начали дремать. Вдруг катер круто повернул и направился к берегу. Причалили к невысоким мосткам, капитан вылез из своей рубки и стал молча принимать у сходящих колхозниц деньги. Затем что-то невнятно пробормотал и, быстро сойдя на берег, зашагал по направлению к поселку. Вскоре он вернулся, лицо его стало еще красней, а взгляд тусклых глазок еще бесцветней. Мотор взревел, и катер опять полетел по водной глади. Самбисты расположились свободней. Женька Пильщиков разделся до трусов и забрался на крышу. Под однообразный гул они снова задремали, а потом и вовсе заснули.
Проснулись все сразу от резкого толчка. Что-то заскрежетало, лязгнуло, и наступила тишина. Стало слышно, как за бортом плещется вода. Солнце стояло уже в самом зените. Катер медленно плыл по ветру, удаляясь от невысокой каменной гряды. Со всех сторон теснились маленькие скалистые островки. Капитан быстро раздевался. Взглянув на его опухшее заспанное лицо, самбисты сразу поняли, каким именно образом они очутились в этом диком месте.
— Так и есть, одна лопасть вдребезги, — сипло сообщил капитан, вынырнув.
— Ты хоть знаешь, где мы находимся? — спросил его Глеб.
Стуча зубами, тот вылез на борт и только махнул рукой.
В это время Женька Пильщиков, который осматривал из-под руки окрестности, вдруг неистово завопил, так что все вздрогнули:
— Рыбак! Эй, рыбак! Плыви сюда!
— Чего кричишь? — повернулся к нему Глеб.
Тот только отмахнулся и продолжал кричать во всю мочь. Вся его полуобнаженная фигура выражала призыв и нетерпение. Остальные самбисты тоже влезли наверх и ступенчатым гребешком взгромоздились на крыше, глядя туда, куда смотрел Женька.
Глеб для порядка строго прикрикнул на них и, внутренне усмехнувшись, отметил про себя пеструю цветовую гамму их волос: белокурая шапка Антона, редкие рыжеватые космы Вальки, непроходимые каштановые заросли Женьки, тщательная темная укладка Сергея и, наконец, прямые иссиня-черные волосы у коренастого Кирилла Инылькана. «Что волосы, что рост, что характер — все разное, — подумал он. — Ну, ничего, всех повышколим, повыбьем анархизм. Анархизм-то повыбьем», — самодовольно повторил он.
У Женьки Пильщикова дистанция между мелькнувшей мыслью и ее осуществлением была, как видно, очень короткой. Он в три энергичных шага разбежался по крыше, оттолкнулся так, что катер качнуло, прыгнул головой в воду и поплыл быстрыми саженками.
— Эт-то что такое? — возмутился Глеб. — Почему без разрешения? Пильщиков, назад!
Но Женька уже вдалеке отмахивал сажени и даже не обернулся.
— Безобразие! — со злостью процедил сквозь зубы Глеб. — Его судорога схватит, а отвечать кто будет?
Продолжая ругаться, он начал раздеваться, всматриваясь в слепящий блеск волн, среди которых удалялась черная точка — Женькина голова. Вскоре она исчезла за камнями, и спустя несколько минут из-за острова показались две лодки: большая, груженная бидонами, и на буксире у нее маленькая. Поглядывая из-за плеча на потерпевших бедствие, средних лет мужчина греб к ним сильными резкими толчками, а на корме пританцовывал от нетерпения Женька.
— Рёбцы! — заорал он. — Ура! Товарищ плывет, куда нам надо!
Передняя лодка мягко стукнулась о борт катерка, Женька навалился животом на палубу, вскарабкался на нее и побежал одеваться.
— Пильщиков! — резко обратился к нему Глеб. — Еще один такой случай, и отчислять будем. Я говорю: будем отчислять! Ясно?
— Ты, командир, прав, да ведь без него вы здесь бог весть сколько накуковались бы: ведь на безлюдье, в стороне от всех путей оказались, — не торопясь сказал гребец. — Между прочим, закурить не найдется? Все некурящие?! Вот так случай! А парень-то, почитай, полкилометра за мной гнался, по нашей воде это не шутка. Горячий парень. Молодой еще. Лет девятнадцать, поди?
У гребца было темно-коричневое от постоянного пребывания на свежем воздухе лицо, крепкие руки спокойно лежали на веслах. Будущий журналист Сергей Смородинцев, тренирующий зоркость глаза, уловил, правда, некую дисгармонию в его облике: умный взгляд, мужчина, что называется, в соку — рослый, сильный — и вместе с тем запущенный, какой-то неухоженный — заношенная рубаха, небрежно залатанные штаны, давняя седоватая щетина.
— Ну, ладно, ладненько! Потом разберемся, — пригрозил Глеб. — Разрешите представиться: Корженевич, мастер спорта СССР, тренер.
Мужчина слегка ухмыльнулся, встал и пожал протянутую с катерка руку, которая утонула в его громадной твердой ладони.
— Макар Васильев, пастух. Гоню вот лодки на дальнюю ферму.
«Ишь ты, — подумал Смородинцев, — а Глеба-то с его титулами он подкусил!»
— Ну, так что делать с вами будем? — спросил новый знакомый. — Эй ты, калоша, — обратился он к капитану, — атомный твой миноносец еще ходит или совсем разучился?
Тот вместо ответа скрылся в машинном отделении, и почти сразу же мотор зачихал, заработал, по временам чудовищно взвывая, и катер еле-еле стал подвигаться вперед.
— Стой! — скомандовал Макар. — Значит, дело ясное: дойдешь своим ходом. Держи за мной, все равно тебе деваться некуда. Теперь так: дело у нас легче пойдет, если ко мне кто-нибудь на подсменку сядет, да еще и маленькую лодчонку кто поведет. А?
— Глеб! Давай я! — взмолился Женька.
Глядя мимо него, Корженевич кивнул и громко распорядился:
— Смородинцев! Вторым номером на большую лодку! Э-э-э, Пильщиков, в маленькую, да греби покрепче, чтобы разогреться. Ясно? И без всяких фокусов!
Вскоре зачихал, завыл мотор, катер двинулся, гребцы налегли на весла, и эскадра из трех кораблей взяла курс на неведомую и невидимую за волнами землю.
— Горячий паренек, — пастух кивнул в сторону лодчонки, которую яростно гнал вперед Женька. — Ничего, быстро ухайдакается, все мы поначалу живо беремся, а потом…
— А что потом? — спросил Сергей.
— А что потом? А потом — капитан, который вон позади тарахтит. А ведь тоже человеком был когда-то. Все мы человеками были… Понял?
— Чего не понять, понять не трудно, — не то согласился, не то возразил Сергей задумчиво.
Кильватерная колонна, растянувшись, вышла из-за островов на синий простор, сразу задул крепкий ветер, и чем дальше, тем сильней он дул, тем крупней и злее становилась волна и холодные брызги, сорванные ветром с верхушек волн, все чаще обдавали путешественников.