Я стоял чуть поодаль. Тоже сушился. Думал, что, наверное, можно было бы подойти к девушке и… Я же очень ее нравлюсь… А пацаны рассказывали, как это делается. И – как это хорошо…
Но впереди был экзамен. У меня, как говорилось в книжках, из-за этого мозги могли дать осечку. От онанизма мальчики слепнут. А от ранних половых связей – становятся дебилами.
Нет, конечно, не это меня сдерживало. Это я пытался найти причину, по которой я не могу просто взять и подойти к своей подружке. Я старался о ней, о главной причине, не думать.
Я же не любил Киру.
Нельзя к ней подходить. Нельзя обманывать.
Так мы и стояли. Среди зноя и густых прибрежных запахов травы, водорослей и кустарников. Сохли.
И тут я увидел, что Кира плачет. Тихо так, почти не заметно. Слезы вытекали у нее из глаз, катились по щекам и падали в горячий песок. Горячие, наверное, слезы.
Я… Что мне было делать? Я подошел, да, обнял… Прижал ее к себе… Стал какими-то словами успокаивать…
У меня – может кому-то это покажется странным – в трусах встал. Жестко и целеустремленно. А трусы – семейные, просторные. Поэтому он в них встал совершенно свободно, почти без помех и через сатин уткнулся прямо Кире в живот. Чем меня смутил. Мы же с ним были не одни. И посторонний человек, девушка, могла заметить эти мои мальчишеские особенности. И, пожалуй, уже заметила. Может, еще не успела? Она же плачет…
Продолжая обнимать Киру, я повернулся так, чтобы она не могла слышать внезапной агрессии молодого моего организма. И вообще – у человека горе, а у меня тут такое в трусах…
Я обнимал Киру, вдыхал запах ее волос и… она дотронулась до НЕГО… Вначале кончиками пальцев, через трусы, потом осторожно взяла в руку, чуть подержала, а потом сжала, будто поздоровалась…
Там, на песке, у речки, на полотенце все случилось быстро, чуть ли не в беспамятстве, на автопилоте. Сами собой отлетели в сторону, уже почти высохшие, Кирины трусики. Я ткнулся в Киру несколько раз. У нее было очень мелко… Все закончилось очень быстро.
И еще я увидел, что мы оба в крови…
Мы потом сидели на полосатом полотенце и молчали. Кира мне казалась некрасивой, неинтересной. Я и так не испытывал к ней никаких чувств, а теперь даже возникло какое-то чувство неприязни. В сторону Киры даже не хотелось смотреть.
От моего поступка мне было неловко, даже противно. Случилось то, чего не должно было случиться, и во всем был виноват я. И только я.
Кира… любила… Да… она меня любила и поэтому ей можно было все. Мне – нет.
И ничего тут уже не исправишь, назад не повернешь…
Возвращались домой пешком. Велосипед я вел в руках. Та же тропинка, цветущие вокруг кусты курошатника. Небо с веселыми теплыми облаками. «…Тот же лес, тот же воздух и та же вода, только…»… Мы почти не разговаривали. Или – опять про школу, экзамены. Про то, что вода в речке была теплой.
Кира вечером уехала к себе в город на последнем автобусе. Я ее проводил. И думал, что уже никогда мы не встретимся. Что она не будет писать мне писем. А я – просто ее забуду. Забуду про все, как будто ничего не было. Каких-то три минуты слабости с девчонкой на речке. Конечно, можно об этом забыть. Ничего не было!..
Ага!… Что мы о себе знаем в четырнадцать лет… Я сначала эпизодически, потом все чаще и чаще стал вспоминать Киру. Речку, ее мокрый купальник, через который заметно проступали бугорки сосочков ее маленьких грудок. Запах волос. И… те три минуты сумасшествия, которые случились там, на песке…
Эти воспоминания постепенно завладели всеми моими мыслями. Я смирненько кушал супчик за столом с родителями, носил ведра с водой к своим деревьям, ходил с друзьями в кино, которое по вечерам крутили в соседнем пионерлагере и все время думал о ней, о Кире. Вспоминал, как она до меня дотронулась, и мне хотелось влезть на крышу и спрыгнуть оттуда от невыносимого желания. А еще больше мне хотелось… опять…
В то лето жизнь у меня протекала совсем по-взрослому. Воспитанием моим в основном занималась мама. Мама любила книги, очень им верила. А в наших советских книжках много писалось про то, что нужно, как можно больше, трудиться. Потому что труд сделал из обезьяны человека. Экзамены в школе я сдал на пятерки. И следующим этапом в моем совершенствовании была работа на полях нашего родного совхоза. Умственный труд нужно чередовать с физическим. Это тоже было написано во всех умных книжках.