– А какого хера у него опять рожа разбита? – ударил Матвея в плечо. – Какого хера? Может Буров отпиздил за дезинфу, а? Буров был уверен, что Арина нихера не помнит. Откуда у него вся инфа? Откуда знал, что именно в тот вечер я буду именно в «Аметисте»? У меня дохера ресторанов. Но я приехал туда ради встречи с той тварью, кстати, тот мститель ебаный так и не явился. Всю жизнь избивал жену, а тут нате – убили её, мстить собрался. Марик сказал, что странные люди ошивались возле «Турмалина», потом сели в тачки и уехали. Что это блядь?! – ударил кулаком в стену здания, с каждым словом агрессия воспламенялась всё больше. – Напали люди Румына, хотели грохнуть её, потому что Тоха понял, что вот-вот проебется со своей аферой. А Румын клялся, что никого не подсылал. Я понимаю каждый шаг этой гребаной паскуды, теперь он играет по ситуации и неаккуратно, но всё равно не могу нарыть доказательства, что…
– Ты не в адеквате сейчас, Самойлов, – спокойно ответил здоровяк, хватая друга за плечи и смотря прямо в глаза, не боясь темного испепеляющего взгляда. – Бери жену и вали домой, а мы здесь всё уладим. Я позже к тебе приеду и всё обсудим. Я на твоей стороне, брат. Я не верю, что жену Тохи убили враги.
Эти слова подействовали. Самойлов сделал шаг назад, разжимая кулаки. Мрачно улыбнулся, смотря в глаза Матвея. В глаза друга детства, всегда выбирающего сторону преступника. Заметающего следы, подхватывающего падения. Вот о каких друзьях тогда сказал мужчина… «Для таких моментов нужны друзья, что подхватят проигрыш и поставят тебя на ноги»
Улыбнулась, подходя ближе к смотрящему на неё, скупо улыбающемуся, преступнику. Улыбка без эмоций, кроме неё только мертвая мимика. К человеку, раны которого не вызывали отвращения, провалы которого вызывали желание заботиться. Поднесла руку к лицу Самойлова, стерла холодными пальцами кровь с подбородка, и в этот момент с темного неба хлынул дождь. А она отдала преступнику зажигалку и сигареты, забытые в ресторане…
Глава 21
Опершись ладонями на раковину, слегка налегая, устало смотрела в глаза своему потрепанному, но отчаянно приведенному в порядок, отражению. Помещение утопало в полумраке, довольствуясь слабым светом от ярко-белой подсветки широкого зеркала. Незнакомка утопала в слабом анализе произошедшего.
Ужасно клонило в сон, но ещё больше клонило задать поселившиеся в голове вопросы. Так много закралось вопросов и вариантов, пока гипнотизировала зеркало в ванной, ожидая, когда вода высохнет, оставляя на коже насыщенный запах мужского геля для душа. И пока хард-рок, разрывающий напольные колонки, а с ними ещё несколько погруженных в ночь улиц, стихнет. Но этого не происходило. Музыка тяжелее, головная боль ярче. Преступнику отлично.
Смотрела на себя. На подрагивающие губы усталого отражения. Слегка наклоненную набок голову, стеклянный, слабо заинтересованный в будущем, взгляд, но изучающий след дыхания на блестяще-чистом зеркале. Перед глазами вновь всплывала картинка…
Машина, подъезжающая вплотную, по безмолвному приказу здоровяка. Преступник, хватающий жену за руку и заставляющий поскорее сесть. Домой. Самойлов, сжимая сигарету в зубах, невнятно просит водителя врубить свет и, прищурившись, изучает многочисленные ювелирные порезы на ладони. Затем с убивающим спокойствием и мертвой мимикой достает из ран осколки.
Вздрогнула, то ли от прикосновения прохлады к обнаженному телу, то ли от красочного воспоминания. Но как можно играть на грани страшных крайностей – совершенно не контролировать себя, а спустя десять минут смеяться над физической режущей болью и доставать стекло из ран.
Поморщилась, изучая черты лица в зеркале, и, разводя руки в стороны, позволила красному полотенцу украдкой скользнуть по телу и упасть на кафель.
С откровенной ленью натянула на себя белье, черные джинсовые шорты и темно-фиолетовую рубашку Самойлова. Именно эта принадлежала теперь ей, с тех пор, как мужчина вернулся подобрать незнакомку, предложить легкую рубашку вместо теплого халата. А вскоре… влюбиться.