– Значит, я просто надула Наумовских и остальных, если кто-то ещё следил, а я уверена, что на хвосте всегда чьи-то были. Запутала и втайне от всех спрятала папку, от содержимого которой теперь зависит наша быстрая победа и их сокрушительный провал. И белобрысая тварь причастна к смерти моих родных…
Самойлов резко мотнул головой, одаряя уничтожающим, разбивающим на части взглядом. Не знал, он мог только догадываться, что чувствует потерявшая всех девушка. Его мучение было иным – он просто сторонился и не общался с близкими. Остерегаясь привести за собой проблемы, оберегая от издержек его профессии. Но его семья жива.
Протянул руку и аккуратно прикоснулся к кровоточащей губе. Медленно вниз, стирая кровь под губой, будто отдавая должное за заботу, оказанную возле ресторана. Его полуулыбка и тихий полумрак вокруг. А за стенами уютного дома продолжается война. Каждую секунду о них кто-то думал и прорабатывал план их гибели.
– Выблядки, убившие мою семью, – полушепотом процитировал, скользя пальцем по её подбородку. – Это объясняет каждый твой шаг. Четыре слова, оправдывающие тебя.
Прав. В тех словах таился каждый твердый – моментами робкий и рискованный – шаг на пути к возмездию. Эти слова качественно смывали с её рук виртуальную кровь и ответственность за войны между главарями, но только не в глазах самих главарей. Это слабое оправдание и сдирание грязи с кожи только для самой себя. Для криминального мира она – зарвавшаяся тварь без права на месть и громкие действия. Тварь, которая должна за всё расплатиться.
У каждого своя точка зрения и свой интерес, а когда девчонка с гулким статусом, рушит порядок и криминальные законы в угоду себе и некоторых авторитетов – это взлом чужих интересов. За такие фокусы надо платить.
– Я спать, – холодно оповестила, хватая его запястье.
Говорить больше не хотелось. Всё понятно на данном этапе, а обсудить шифр и другие открытия преступника можно сегодня, но позже. После сна.
Прервала бережное прикосновение, обрывая надежду на продолжение, и сорвалась с места. Взглянула на гибкий штатив торшера, затем на круглую точку яркого света на стене и на угол полумрака, в который забился преступник, вальяжно развалившись на диване, прицельно смотря на Арину. Выжидая.
Обернулась и зашагала прочь. К лестнице, мимо террариумов, едва сдерживая гнев и слезы. Ей не нужны оправдания её действий, нужны более радикальные меры и, наконец, возмездие.
Ладонь легла на холодные перила в ту секунду, как за спиной раздался останавливающий громкий смешок, а за ним – щелчок зажигалки.
– Одержимость тоже выжирает изнутри, – прохладно добавил преступник. – Как и ненависть.
Невыносимый, читающий мысли и состояния ублюдок. Безжалостно задевающий ярко кровоточащие эмоциональные стигматы, даже не задумываясь о последствиях.
Развернулась и сделала несколько шагов к нему. Схватив рюкзак, он возвращал её вещи, насыпом забрасывая одну за другой. Патроны, стволы, фотоаппарат, фотографии и прочее. Всё полетело назад в рюкзак, кроме диктофона с записью. Аудиозапись как последняя насмешка над тонкими нервами врагов.
– Вот одержимость тебя и погубила, – хладнокровно добавил, швыряя на пол рюкзак, и спокойно затянулся сигаретой. – Ты потеряла осторожность, а вместе с ней и покрови…
– Заткнись, Самойлов! Не надо меня учить…
– Ошибаешь…
– Я сказала, заткни рот сигаретой и…
– Ты же спать ушла, милая, – весело прервал, бросая взгляд через плечо, сжимая сигарету в зубах. – А я с самого начала знал, что за твоей спичечной хрупкостью скрывается страшная биография.
Слабо улыбнулась, медленно возвращаясь к преступнику. Смело, потому что точно знала – за наглый базар ничего не будет. Самойлов не тратит на подобное свою драгоценную энергию. Хотя вряд ли выбирала слова в прошлой жизни.
Бесшумной босой поступью вернулась, расстегивая верхние пуговицы рубашки и по пути задевая кнопку с красной подсветкой. Возвращая музыку и нарушающую тихий час громкость. Остановилась в круге света, отбрасывая темную четкую тень, продолжая расстегивать рубашку и отслеживать реакцию мужчины.