До дома оставался километр по пустынной темной дороге, когда массивный внедорожник догнал их тачку и попытался прижать к обочине.
– Максим Станиславович…
– Ничего не делай, – живо ответил, отстраняя незнакомку от себя и пристально всматриваясь в номера обогнавшей тачки. – Притормози. Я знаю, кто это.
*****
Откусила кусок пиццы, швырнула треугольник назад в коробку, запивая горьким виски и пристально смотря на сидящего в кресле Наумова. Сидел расслабленно, несмотря на тему разговора и происходящее за стенами уютного дома, несмотря на грядущее месиво, в котором по горло застрянет его родной брат. Вольготно расставил ноги, сложив руки на подлокотники, смотрел на черную пачку сигарет на журнальном столике.
Его синий костюм в полумраке гостиной казался черным, орлиный взгляд прожигал громкую надпись на пачке сигарет: «курение убивает». Наверняка, он тихо посмеивался над этим фактом, продолжая курить и выдыхать дым в лицо смерти. В эфемерные лица врагов, жгущих патроны во имя проигрыша противника.
Именно Наумов был тем лихачом, сидевшим за рулем, обогнавшим их внедорожник и попытавшимся прибить к обочине, затем с визгом шин вырвался вперед и ловко преградил путь их тачке. Как выяснилось, он должен был эффектно и с элементом войны появляться на территории Самойлова, поскольку его верные источники шепнули, что Макса пасут вражеские. Присматривают, в надежде спрогнозировать следующий шаг и выхватить компромат при первом случае. Макс ответил, что делает то же. И в итоге все следили за каждым шагом друг друга. Из-за этого становилось труднее сохранить жизнь Исаева, да и собственную.
– Чего застыл? – угнетающая тишина разбилась о наглый тон преступника. – Ты знаешь, где компромат. Валяй.
– Я не знаю, – покачал головой, переводя взгляд на брата. – Её фразы… сказанные дважды… Она много чего говорила, мы обсуждали детали дела. Вы издеваетесь надо мной?
– Не нервируй, – потянулся за стаканом и отпил глоток янтаря. – Переслушай запись ещё раз и подумай. Давай, представь, что ты сейчас в кафе. Представляй, сказал! Вы сидите за столом, к вам подходит официантка, что-то пьете. Как она выглядела? Какой вид из окна? Воссоздай ту встречу. Думай, короче, иначе прибью.
Со стуком вернул стакан на столик и достал белую сигарету. Черная зажигалка, щелчок, первый скудный выдох, с уст сорвалась дымка.
– Кафе, блин… – нервно добавил Наумов.
Незнакомки же будто не существовало в эту ночь. Сначала кровавые мысли, съедающие здравый смысл, затем разглядывание мужчин, не замещающих её. При одном взгляде на Самойлова отмечала в себе запредельное чувство, скрытое от слов, неописуемое. Четкий профиль, слегка впалые щеки, в руке дымящаяся сигарета, слишком азартен и уверен, чтобы проиграть в этой игре.
Верила безоговорочно именно Самойлову. Он не мог проиграть. Потому что не имел внутренних препятствий, черпал силу из свободы и раскрепощения. Его ветреной свободе, которую рассмотрела ещё в момент первой встречи, несмотря на лютый холод, застилающий взор, и жалкое самочувствие, прописано что-то большее, чем смерть.
Сжимая стакан виски, вслушивалась в молчание мужчин и периодически поглядывала. Слегка запрокинув голову, преступник выдохнул густой дым и посмотрел на брата. Кресло, в котором сидел Наумов, находилось возле торшера и пусть крайне тускло, но свет всё-таки задевал половину его лица. Дмитрий более эмоционален, его было легче читать. И в данный момент больше всего он опасался посмотреть в глаза брату. Что-то шло не так, он был не уверен в собственных воспоминаниях и будто боялся выдать неверный вариант.
Недовольно поджал губы и потянулся за диктофоном, лежавшим на столике, возле надбитой пепельницы. Отмотал назад запись и нажал на круглую кнопку, не скрывая напряженности и недоумения.
«Наумов, если ты это слушаешь, значит, я проиграла. Меня нет в живых. Но вспомни кафе, в котором мы встречались. Мои фразы сказанные дважды. И да…»
Выключил, тихий щелчок кнопки сообщил о возвращении записи на первое слово. Слушал раз за разом. Так продолжалось какое-то время, пока Самойлов терпеливо курил, не роняя лишних язвительных слов, а незнакомка пила виски. Смотрели на Наумова, выжидая хоть какого-то слова, он же убежденно прятал орлиный взгляд, утопая в прошедшем. Полумрак гостиной долго тонул в тишине, до секунды, когда у Самойлова показательно сдали нервы.