– Это уже лучше, – раздалась в стороне похвала здоровяка, он приближался. – На спуск жми плавно.
– А скажи, Матвей, который час? – изъяла пустой магазин и бросила на стойку.
В следующий миг взгляд на здоровяка, достающего телефон из кармана джинсов. Наручные часы ему всё ещё заменял массивный, золотой браслет. Подумала, что это украшение что-то значит для него, раз не расстается с ним. Он быстро посмотрел на экран.
– Час дня, – озвучил, поднимая взгляд. – Созванивался с Самойловым, он решает вопросы по компромату, так что вернется не скоро. У тебя полно времени на пострелять. Или устала?
Вопрос прозвучал с легким вызовом. Матвей вернул телефон в карман, сосредоточил внимание на незнакомке, ожидая ответа. Но больше беспокоили другие слова – напоминание о Самойлове, а ведь спросила только время. Молча продолжала смотреть на здоровяка, не дождавшись ответа он понимающе улыбнулся.
– Ну, ты же время не просто так спрашивала, – тихо сказал, удивляя проницательностью. – Вот я и говорю: Самойлов вернется ближе к ночи. А ты тренируйся. Это полезно в любое время.
Слабо улыбнулась, смотря в лицо слегка прищурившегося здоровяка, крепче сжав рукоять, вернула взгляд мишеням.
– Нет, не устала.
Ровно ответила. Соврала, сопровождая откровенную ложь прицельным взглядом. Прямо. В простреленное тело ростовой мишени.
Новый магазин, найденный на ощупь, лязг затвора, одноручный хват, прицел. Плавное нажатие на спуск…
Стрелять из позиции «стоя» было менее энергозатратно по сравнению с теми аттракционами, которые организовал инструктор Мотя Андреевич. Муштруя, словно по приказу одного знакомого преступника. Добиваясь точности, хваткости, правильности движений, заставляя упражняться, ставить точки на статичных и движущихся мишенях, на разных дистанциях, в ограниченное и нет время. Первое давалось с трудом, особенно – быстро извлечь ствол из кобуры. Но в конце пришла к выводу, что не всё так плохо, а здоровяк мухлюет со временем.
В оглушающий звук порой великолепно метких выстрелов медленно вплетался вчерашний скандал. Вернувшись со льдом и виски, преступник сразу понял о чём говорили во время его отсутствия. Братья долго спорили, и, наблюдая за погромом идей и планов со стороны, увидела в Наумове более хладнокровного человека. Его слова, его выводы и мысли по ситуации поражали предприимчивостью и уверенностью в правильности поступков. У него не было тормозов, в то время как Самойлов был скован отцовскими установками, некоторые убеждения он не мог переступить.
Когда Самойлов сказал, что волнуется за родителей и их стоит всё-таки предупредить, Наумов с холодной усмешкой ответил, что предкам обязательно присутствовать на похоронах, обязательно не знать об инсценировке и обязательно засветиться, чтобы враги купились на спектакль. С пугающей расчетливостью добавил, что их родители не актеры и не сыграют нужных для дела эмоций, чтобы все поверили. А после этого, задевающее и без того буйный темперамент преступника: «да и после твоей смерти родители никому нафиг не нужны. Незачем на них кому-то охотиться, тебя-то убрали». Именно после этих слов журнальный столик полетел в сторону, едва не сбивая один из террариумов, а на руке Самойлова образовался свежий кровоподтек после удара, на который не рассчитал сил.
Позже, собирая осколки стаканов и бутылки из-под виски, подумала, что настоящий псих – Самойлов-младший. Расчетливый до последней секунды, бесстрашный псих, не умеющий завернуть своё хладнокровие в более красочную обертку. Ту же инфу, что он выдал Самойлову, можно подать по-другому. И договорились бы.
А теперь… Последний меткий выстрел в лоб мишени, и пустая обойма. Пустой взгляд вперед, в голове – звон и мысли о преступнике, пока рукоять перенимала тепло ладони. Пока Матвей всё время находился поблизости. Не мешая, наблюдал, указывал на ошибки, периодически отвечал на звонки.
– Это лучше, чем утром, – его шаги звучали эхом в огромном помещении. – Да тебе, судя по результатам, и не учиться надо, а всего-то вспомнить.