— А какие возможности роста?
— Так ведь — как проявите. Причем не только, как инженер, но и как подчиненный. Дирекции нужны люди исполнительные, преданные, не замешанные в политике. Усердие у нас не замеченным не остается, можете не беспокоиться.
— Тогда готов приступить немедленно.
— Ну, немедленно не выйдет. Свидетельство о благонадежности и успешное испытание значит, что вас готовы принять на службу. Чтобы вас оформили, нужна паспортная книжка с пропиской в Бежице. А прописку в полиции при временном разрешении гостапо на жительство можно получить только устроившись на службу.
— И как из этого круга выйти?
— Да запросто. Сейчас я пишу записку в полицию о том, что Общество намерено принять Вас на службу, от имени Буховцева, с приложением — прошение Буховцеву от моего имени взять вас на должность под мою ответственность. Вы сразу же идете в дирекцию и у секретаря Буховцева ставите его факсимиле на записке на основании прошения. Из дирекции вы идете на Брянскую за паспортом с пропиской, это сразу на углу Красной. С Брянской возвращаетесь в дирекцию, сдаете паспорт, вам оформляют приказ, идете в кассу, получаете подъемные. Постарайтесь до обеда управиться.
— Понял… а что, паспорт на заводе оставляют?
— Как и везде. Он же вам больше не понадобится, ежели не едете далее уезда.
До этого Виктор был убежден, что паспорта отбирали только в сталинских колхозах. Впрочем, положение его устраивало. Главное, что благодаря стали Гадфильда он срывался с крючка гостапо, а крепостная привязка к фирме пока особо не пугала.
…Брянская улица здесь вела не к Брянску, а на запад, прямо как в песне, стартуя от Церковной у сада Вольнопожарного общества. Вообще здесь ни одна улица не вела к городу со своим названием. Голубой двухэтажный дом полиции можно было принять за купеческий, если бы не огромный орел на вывеске; нижние сводчатые окна, забранные коваными решетками, никак не сочетались с просторными, светлыми проемами второго этажа. Сбоку, нарушая симметрию, и тесня вбок парадный подъезд, здание протыкала арка с раскрытыми воротами, обитыми железом. Проезд во двор был замощен булыжником, а в глубине виднелось что‑то вроде депо, из которого был выкачен фордовский грузовичок: двое полицейских чинов мыли служебный транспорт из пожарной кишки, и вода ручейком вытекала на улицу, чтобы найти успокоение в придорожной канаве.
В учреждении стоял запах сургуча, ружейной смазки и керосина. Прямо у входа Виктора встретила надпись с перстом, указующим в первую от входа дверь — "Паспортист тут". Виктор толкнул блестящую, истертую от множества прикосновений ручку и вошел в комнату, перегороженную пополам дубовым барьером.
— Господин Еремин, если не ошибаюсь? — воскликнул из‑за барьера молодцеватый полицейский чин с короткими усиками, торчащими в сторону ушами и слегка выпученными глазами. — Подходите сюда. Касательно вас телефонировали. Вас велено быстро и без волокиты. Фотографическую карточку при себе имеете?
"Идиот… Кто же за паспортом без фоток приходит? И какие надо на здешний паспорт — с уголком или без уголка? Попробовать дурачком прикинуться?"
— Не успел. На заводе не сказали, что надо фотографию…
— Книжки английского образца ввели недавно, вот и забывают. Непременно надо.
— Понял. Где можно быстро сняться?
— Сейчас организуем. Пройдемте со мной на второй этаж, там Казимир Михалыч обычно преступников запечатлевает, он сейчас свободен, за отсутствием таковых, и в момент сделает.
Казимир Михалыч оказался толстеньким всклокоченным человеком в халате и фартуке, испачканном химикалиями. Он явно обрадовался работе, долго вертел Виктора на табурете и настраивал камеру — не огромный ящик с мехами, а вполне модерновый "Кодак" девять на двенадцать на штативе, похожий на довоенный "Фотокор", — пока паспортист записывал в книжечку приметы Виктора. Удовлетворившись видом анфас, Казимир Михалыч пыхнул в воздух магнием и ушел проявлять пластинку.
— С вас сборы, ну и для заполнения бланка документы.
— Простите, а какие именно?
— Документы? Ну, как обычно. Нужны подтверждения, где и когда родились, предыдущее место постоянного проживания, что под надзором не состоите, судимы не были, ограничений на проживание в нашем уезде не имеете, и прочее.
— А как же… Дело в том, что в силу непреодолимых обстоятельств требуемые бумаги полностью отсутствуют, восстановление требует много времени, а мне приказали приступить к исполнению служебных обязанностей уже сегодня.
Паспортист почесал в затылке.
— Прискорбно…
Веристов все же все рассчитал, подумал Виктор.
— Прискорбно, — продолжал паспортист, — но из дирекции завода насчет вас телефонировали, а гостапо к вам претензий не имеет. Для афериста или мошенника ваша будущая служба все равно что в пасть тигру голову класть, а на прочее — разное думать нет оснований. Придется взять грех на душу и записать с ваших слов. Вы уж, пожалуйста, не подведите.
— Понял. Как могут быть выражены размеры моей признательности за решение вопроса по существу?
— Что? Нет — нет, даже разговоров никаких быть не может. За вас телефонировали, — многозначительно закончил фразу чиновник.
"О как. Взятки категорически нет, а телефонное право покруче царских указов. И что означает — тигру в пасть? Типа мафия, украдешь — закопают? Ладно, аферы не мой профиль…"
18. Два последних дюйма
На этот раз Виктор пообедал в трактире Причахова. Двухэтажное деревянное здание с огромными, как на верандах, украшенными резьбой окнами на втором этаже, выкрашенное голубой краской, стояло сразу за Базаром на углу нынешнего Пролетарского сквера и лороги к проходным. Окна трактира выходили на длинные ряды рабочих казарм из красного кирпича, по бокам от входа торчали плакаты: "Обслужим молниеносно" и "На чай не берем". Этакий старорежимный "Макдональдс" с резными украшениями на фасаде под русский теремок.
Впрочем, фастфуда в меню не оказалось, а мигом подлетевший работник дореволюционного общепита предложил Виктору что‑то вроде бизнес — ланча: на первое густая уха из ершей, на второе — вареный судак с картофелем и хреном, приправленный постным маслом, салат из квашеной капусты, оладьи с вареньем и кисель, а вместо хлеба — жареные гренки. Все вместе выходило в сорок три копейки. Был предложен также и графинчик, от чего Виктор отказался. Деньги надо было уплатить вперед, после чего перед Виктором моментально появились фаянсовые тарелки с фамилией хозяина заведения, источавшие аппетитный запах.
На столике у окна стоял ореховый ящик полифона; миловидное дамское личико взирало на посетителей с внутренней стороны открытой крышки, медленно вращался диск, перебирая штифты, и из ящика одна за другой выскакивали звенящие ноты, неторопливо складываясь в наполненном ароматами блюд воздухе заведения в мелодию "Хорста Весселя". Впрочем, здесь она звучала как‑то умиротворяюще.