"Стукач".
Выходя, Виктор подошел к полифону — хотелось рассмотреть, что же написано на диске. На передней стенке ящика он заметил бронзовую табличку "Братья Гримм".
"Готично".
— Что‑нибудь хотите? — предупредительно осведомился подлетевший менеджер подноса.
— Вы не знаете, что это за музыка?
— А это уже интересовались. Вон тот господин в котелке — с, что пиво пьют. Это немецкая песенка. Про моряка — с.
— Про моряка — с — это хорошо — с. Спасибо.
— Не на чем — с. Не извольте беспокоиться, к берлинским коммунарам касательства не имеет…
После обеда в заводоуправлении Виктору выдали "пропуск всюду", с печатью, но без фотокарточки. Когда он подписывал бумаги, манагер в каком‑то неизвестном Виктору мундире предупредил, что передача кому‑либо сведений о происходящем на заводе влечет за собой военно — полевой суд и расстрел, в лучшем случае — пожизненную каторгу. Роман Бека удивительным образом повторялся.
"А заборчик‑то у них для такого режима низковат" — подумал Виктор, "и как это берут без паспорта, не проверяют, откуда? И пропуск такой вообще любому можно передать".
Вообще в плане конспирации радовало то, что на местный диалект можно было плюнуть и растереть. За прошедшие пару суток Виктор убедился, что местного диалекта в Бежице не было. Село представляло собой вавилонское смешение русскоязычных; приезжали сюда из разных губерний и селились по улицам, получавшим название ближайшего города, чтобы не выглядеть среди соседей чужаками. Все это сплавлялось на заводе, как шихта в вагранке; тверской говор соседствовал с киевским, житель белорусской деревни должен был понимать напарника — северянина из‑под Архангельска, а коломенский потомок татарских казаков — самарского волгаря. Здесь рождался современный русский язык, язык Советского Союза.
В порядке знакомства с делами Виктор решил осмотреть производство тракторов. Территории завода он не узнал. Парка с аллеями, который появился в его реальности только во времена полета Гагарина, конечно, еще не было, и на грязном от угля и ржавого налета песке лишь кое — где пробивалась реденькая трава. Исчезла четкая планировка завода, похожего на город с огромными кварталами цехов, с необозримой, большей, чем перед Дворцом Культуры, центральной площадью — сквером, на которой веером расходились пути с красовавшимися, словно на ярмарке, вагонами и тепловозами. Исчезли широкие, похожие на зеленые бульвары, асфальтированные проезды. Теперь завод чем‑то напоминал в плане букву "Т". Верхняя черта этой буквы вытянулась вдоль Риго — Орловской дороги. От станции Болва к заводу отходили пути, обычные и узкоколейки; они распадались в широкую, похожую на растрепанный конский хвост сеть линий. Словно репья, на этом хвосте висело множество цехов, из экономии земли они тесно прижимались друг к другу так, чтобы оставить лишь небольшое пространство для рельсовой колеи; так складывалась вертикальная палочка буквы.
Рельсовые пути были настоящей кровеносной системой завода; здесь по железной колее возили буквально все. На каждом шагу здесь сновали двухосные узкоколейные паровозики, выскакивая из‑за ближайшего угла, как черт из коробочки; были они крохотные, будто с детской железной дороги, с непропорционально большими будками, и депо для них показалось Виктору большим пакгаузом. Наиболее длинные из путей дотягивались до края поймы, где вдоль реки выстроились корпуса кирпичного завода, образуя нижнюю, завершающую черточку циклопической буквы.
Поперечные проезды, за неимением автотранспорта, почти не обустраивались; Виктору они показались слишком узкими, немощеные дороги то поднимались для переезда через пути, то вновь опускались, словно пологая зыбь. К тому же поперечные проезды часто упирались в тупики, а возле части цехов, чтобы облегчить погрузку тяжелых деталей, были выложены каменные платформы. Свободные от застройки и путей куски двора делали завод похожим на базу стройматериалов; повсюду лежали штабеля досок, бревен, шпал и разнопрофильного проката. Заводских труб виднелось больше, чем сейчас, но высоко в небо они не уходили; черный и рыжий дым облаками плавал на уровне крыш и оседал на кирпич зданий, придавая им темно — бурую окраску.
На выходе из корпуса Виктор спросил у первого встречного мастера, где тут делают сельхозтехнику; тот махнул рукой куда‑то в сторону Болвинского моста, напрямую через скопище разнокалиберных строений и паутину рельсов, и долго объяснял, где куда сворачивать, сыпя незнакомыми названиями цехов и местными прозвищами, вроде "Чудановского столба", "Хилярки" и "Полурегалии". Чтобы не заблудиться, Виктор решил добраться более — меее знакомой дорогой до первых проходных, а от них уже дойти до сельхозцеха, который, как он понял, стоял на отшибе, в сторону Болвы.
По пути попадалось множество незнакомых зданий, по сравнению с нынешними цехами они могли показаться приземистыми и мрачными. Деревянные, широкие, с округлыми крышами корпуса кузницы и бандажного цеха неожиданно напомнили ему нынешние павильоны Бежицкого рынка, к которым, по чьей‑то странной фантазии, пристроили пароходные трубы. Неподалеку от ремесленной школы в землю был вбит частокол из деревянных столбов, на которые поперек были уложены деревянные рельсы; здесь собирались конструкции мостов. Длиннющий мостовой корпус, похожий на палатку, вытянулся неподалеку. Среди этого странного семейства только электростанция выделялась своею пряничной аккуратностью, напоминая старинный немецкий замок. Мы часто судим об эпохе по тем вещам, которые дошли до нас в целости; это именно то, что было сделано на совесть и было ценным для наших предков, в то время как предыдущее поколение окружала масса ненадежного, временного, что давно пришло в ветхость и было без сожаления отправлено на помойку.
Возле здоровенного даже по нынешним временам цеха сельхозтехники стояла всякую всячина для конной и машинной тяги; красные мотовила лобогреек напоминали о каком‑то советском фильме, у плугов бросались в глаза ржавые, не отполированные землей лемеха, у коробов небольших конных сеялок — заклепки на бункерах вместо привычной сварки, а вот самой тяги, то — бишь, чего‑нибудь с трубой и большими колесами, не замечалось. Виктор заподозрил неладное.
— Фордзоны, что ли? Да оно ж не здесь, — удовлетворил его любопытство первый встретившийся мастеровой, худощавый, без бороды, в кепке, и, судя по радужному халату, из маляров, — оно ж на Химии, что за гвоздильным. Вон за складами железка, идите прямо к кирпичному, и не доходя он и будет.
Виктор последовал совету, и вскоре ему прямо на дороге попался танк, свеженький, в краске и безо всякой охраны. Грозная боевая машина, которую на станции дорисовало воображение, оказалась жалким карапузом, чуть выше человеческого роста; позади клиновидного передка возвышался люк водителя со смотровой щелью, а дальше — чуть вытянутая башня с торчащим из нее прутиком ручного пулемета. Лист брони в треть дюйма толщиной был откинут, как капот какого‑нибудь грузовика, во внутренностях бронированного монстрика по очереди возились два механика, а под днищем предка "Тигров" и "Пантер", словно под шкодливым котенком, виднелась большая масляная лужа.