— Я не потеряю ее. УБИРАЙТЕСЬ! — стены дрожали от крика, но никто не двигался.
Кристоф поднял свое запястье ко рту. Сильно прокусил его, он трансформировался. Вспышка красного спустилась к его ногам, шокируя мир, который превратился в черно-белое кино, и это была лиса, которую я видела прежде. Она надулась, обнажая свои зубы и горбясь, готовая прыгнуть.
Он опустил запястье.
— Вообще-то это личное. Но если вы настаиваете, — что-то темное стекало по его руке — теперь он тоже истекал кровью.
Он прижал рваную рану на запястье ко рту лежащего на столе тела.
— Ты слышишь меня, — прошептал он, наклоняясь. — Ты там, птаха. Ты борешься. Только борись чуть сильнее. Возьми то, что тебе надо.
О, ужас. Дрожь прошла через меня. Мое тело дернулось. Я помнила, на что это было похоже: та ночь в лесу, огонь, и дым, и клыки Кристофа в моем запястье. Ужасное тянущее, вызывающее слезы, разрывающее ощущение, как будто часть меня — что-то, что я назвала бы душой — была оторвана. Я не могла причинить то же самое кому-то еще.
Но тело на столе слабо шевельнулось. Светлые блики скользнули по завиткам, и я увидела, что клыки в моем рту выросли с незаметным треском. Машины сходили с ума.
— Она сейчас ударит, — сказал один из дампиров, затаив дыхание.
Мое тело дернулось.
Не делай этого. Я изо всех сил пыталась открыть рот, чтобы сказать это. Нет. Не делай этого.
Потому что когда это случится, то высасывание чьей-то крови сделает меня одной из тех тварей, на которых охотился папа. Не так ли? Особенно, когда я знала, на что это похоже. Когда я знала, как это больно, когда нечто дюйм за дюймом забирает кое-что невидимое внутри вас.
Тело на кровати дернулось. Клыки погрузились в истекающее кровью запястье Кристофа, когда я изо всех сил старалась закричать, сдвинуться, остановить себя. Но тело не слушалось. Последовал длинный, бесконечный глоток.
Кристоф стал тревожного серого цвета, бледная кожа окрасилась в болезненный, пепельный цвет. Кучерявый дампир тихо выругался. Брюс поднялся с пола, закрывая рот рукой. Тонкая струйка крови текла по его подбородку, она была черной в странном, бесцельном свете, и я увидела мерцание возле его правого плеча. Форма птицы парила на краю видимости, но я больше беспокоилась о теле на кровати и о том, что оно творило с Кристофом.
Еще один длинный, жадный глоток. Кристоф осел, опираясь свободной рукой на операционный стол. Лиса крутилась вокруг лодыжек, ее кисть теряла оттенок бледного цвета.
Остановите это! Я хотела кричать, но не могла. Я была только наблюдателем. Я ничего не могла сделать. Я не могла даже двигаться.
БУМ... БУМ... БУМ. Глухие стуки поразили меня. Если бы я не была приклеена к одному месту, я бы прыгнула, как кошка, нашедшая змею. Звук хлопанья крыльев вернулся, проходя по моему телу вверх и вниз — или моему «не телу», потому что мое настоящее тело лежало на кровати.
Месиво на левом плече стало затягиваться. Слабый цвет окрасил ткань, как бледный тон на старых фотографиях. Розовый налет распространялся от стремительно заживающей раны, осколки кости срастались обратно с шепчущими звуками, а мышцы скользили поверх костей, осколки металла свободно сочились вместе с прозрачной жидкостью, прежде чем кожа срослась. На мгновение рана вспыхнула глубокой вспышкой гневного красного цвета. Затем плечо сделало судорожное движение, послышался мясистый стук. Шар плечевой кости встал на место, а звук прошел ударной волной по мне.
Покалывание началось на верхушке моей «не головы». Колени Кристофа подогнулись, но держался он в вертикальном положении.
— Возьми, что тебе нужно, — прошептал он слепому лицу на столе, волосы тела корчились и развевались как у вампира. — Возьми все, если нужно. Только живи, пташка! Живи!
Глухой стук становился ближе, расплывчато хлопая, как крылья колибри. Покалывание усилилось, когда цвет пробежался по остальной части тела. Лохмотья моей футболки стали синими и были забрызганы засохшей кровью, и одна грудь на мгновение выглянула через дыру в ткани. Слабое, далекое смущение опалило меня. Кожа начала приобретать румянец, отвратительный среди черно-белого мира.
Каждая часть меня, которая не лежала на столе, бросилась к выходу, пытаясь побороть тяжелый вес, который давил на меня и держал неподвижно. Тело на столе вдохнуло через нос — легкий, хрипящий звук из-за запекшейся корки крови.
Последовал еще один длинный глоток.
Кристоф почти упал на сигналящие машины, отодвигая их к стене. Он напрягся, а лицо поднялось к потолку. Рот открылся, а глаза закатились до тех пор, пока все, что вы могли видеть в них, — это белый цвет. Его бедра дернулись вперед, и он почти снова упал, разбивая и раскалывая тяжелый пластиковый корпус машины, показывающей высокие, сильные сполохи моего сердцебиения. Экран разлетелся, когда я посмотрела на него, и полетели искры.
— НЕТ! — заревел Брюс и прыгнул вперед. Он схватил Кристофа, выдергивая его руку от жадного, клыкастого рта, который находился на кровати. Толчок прошел сквозь меня, и в течение вызывающего головокружение момента я стояла и лежала в одно и то же время, разрывающаяся в абсолютно разных направлениях, как кусок пленки для пищевых продуктов, которую пытаются растянуть. Зубы щелкнули с сильным шумом, как удар бильярдных шаров, отражаясь внутри моего черепа, и через меня прошла красная агония.
Рычание. Звук, как будто кулаком ударили плоть, крик боли, который принадлежал мне, поднимался из горящего горла. Место в горле, где жила жажда крови, горело огнем — горячий, сладкий удар, похожий на тот, когда я смешивала Джим Бим с кока-колой, пока папы не было дома. Мое тело — разрывное течение, которое поймало неосторожного пловца, плоть сжималась вокруг ядра того, чем я была, вокруг меня, привыкшей к свободе. Мышцы кричали и сжимались, и я...
... упала, скользя с операционного стола и получая ошеломляющий удар головой. Приземлилась на что-то слишком мягкое, чтобы быть полом, что-то корчащееся подо мной, и мои пальцы погрузились в копну волос, прежде чем кто бы то ни был поднялся, откатывая меня и тряся. Пластмассовая трубка свободно дернулась из носа, ее петля разорвалась над моими ушами.
Беспорядок. Крики. Шум. Я снова кричала, билась, когда загорелась жажда крови. Больно. Боль была повсюду, как если бы меня окунули в бензин и подожгли, и я хотела больше той красной штуки. Я могла чувствовать ее вкус на своих губах, дым и специи, приятная, горячая, красная, полная аромата губ парня и аромата холодных, зимних глаз. Он был на вкус как опасность и дикость, и горячий бриз, пробирающийся в окна машины в сумраке пустыни, когда вы едите со скоростью восемьдесят миль в час и в ближайшее время не собираетесь останавливаться. Корица, мужчина, совершенство, и я хотела больше.
Кристоф схватил меня. Он был мертвенно-бледным, его щеки впали. Но глаза сверкали, и второе обличье было как мягкий парфюм. Я могла почувствовать его, волны невидимой силы двигались под моей кожей.
Никто другой не чувствовал даже отдаленно то, что чувствовал он.
Мой подбородок дернулся вперед, быстро, как нападающая змея, а зубы снова столкнулись, до его горла оставался крошечный дюйм. Так близко я чувствовала на нем соленый запах пота, а его тело, которое находилось подо мной, было невыносимо далеко. Мне было холодно и жарко одновременно, ожесточенные ощущения боролись за контроль надо мной.
— Дрю! — рыкнул он, и я замерла.
Я знала этот голос. Это как если бы папа замолчал и принял военное выражение лица. Это означало, что мне надо остановиться и обратить внимание. Что я и сделала. Мои веки затрепетали, превращая все в щелчок затвора.
— Как много? — потребовал Брюс из другого конца комнаты. Забавно, он казался испуганным. — Рейнард? Как много?
Дрожь пробрала меня, как животное, которое трясет что-то в своих зубах. Но жажда крови отступила, и тошнота росла быстрым, сильным спазмом.