— Нет, не чучело! Просто пока она заботилась обо мне, у нее не было возможности…
— Брось, Эйлин! «Не было возможности»! Не существует такой штуки! Девушке, которая умеет нравиться, не помешает и младшая сестренка на шее! Ты сама посуди. Линди этого не умела и до сих пор не умеет, хотя, надо отдать ей должное, здорово научилась ломать комедию. Но то, что и ты на это купилась, — просто ни в какие ворота!.. Когда дело касается Линди, все твое чувство юмора куда-то девается и ты превращаешься в жуткую маленькую зануду! Знаешь, вот этого я никогда не мог ей простить. Ничего не имел против фишек старушки Линди — этих ее дурацких вечеринок, свечек и прочей ерунды. Ради бога, думал, пусть себе забавляется, если так хочется. Но когда дошло до того, что мне начали запрещать подсмеиваться над ней или говорить что-то, что могло подпортить миленькую маску, которую она на себя нацепила… А потом еще стоять и слушать, как она несет всякую чушь о тебе, — да, Эйлин, сама знаешь, так оно и было, — а ты безропотно это все глотаешь…
— Ничего подобного! То есть… да! — Эйлин запуталась было в своих протестах, но храбро пустилась дальше: — Во всяком случае, я старалась, потому что прекрасно знала, что она это не всерьез. Просто хочет придать себе уверенности. И история с Джефри — это то же самое. Для нее это ужасно важно — важнее ничего в жизни не было. Она просто хочет убедиться, что может заставить полюбить себя, что сама может влюбиться. Ей необходимо знать…
— Как вам это нравится, миссис Филдинг? Вашего мужа прописали Линди, как бутылку микстуры! Но я бы не стал волноваться. Как я сказал, я знаю, что он не влюблен в нее…
— А я говорю — влюблен! — не сдавалась Эйлин. — Не говоря уже о прочем, всем известно, что мужчины без конца влюбляются в один и тот же тип женщин. А Розамунда и Линди страшно похожи.
— Я? — От изумления Розамунда и возмутиться не смогла. — Каким же это образом?
Прежде чем ответить, Эйлин прилежно оглядела ее:
— Не то чтобы внешностью, но… Начать с того, что вы обе ужасно гордые; на что угодно пойдете, лишь бы не признать собственной слабости. И вы обе можете вдруг выдать необычные, остроумные, ядовитые идеи — или нет, скорее никогда нельзя сказать, о чем каждая из вас на самом деле думает. Вы обе прирожденные заговорщицы, и обе скорее умрете, чем предстанете в невыгодном свете… Видишь, я не закрываю глаза на недостатки Линди! — Теперь она обращалась не к Розамунде, а к Бэйзилу, ухватившись за подвернувшуюся возможность завершить давний спор. — И не всегда смотрю на нее сквозь розовые очки!..
Лицо Бэйзила смягчилось. Внезапно наклонившись вперед, он взял Эйлин за руку.
— Эх, надо же было тебе сказать такое именно сейчас, как раз когда я начал понимать, что за эти-то розовые очки я тебя и люблю! Вот бы еще ты почаще смотрела сквозь них и на меня тоже! А еще я люблю твою преданность, и всегда любил, хоть она меня дьявольски раздражает…
Вот теперь самое время исчезнуть, решила Розамунда. Вся неловкость между помирившимися супругами — если, конечно, они окончательно помирились — растаяла в споре, — способ, очевидно, хорошо знакомый им обоим.
Розамунда медленно вернулась в свой неестественно тихий дом. Трудно сказать, что тревожило ее сейчас больше — то, что она может оказаться убийцей, или то, что Эйлин права и она на самом деле «страшно похожа на Линди».
Глава XXI
— Да, кстати, мам, — крикнул с крыльца Питер, отправляясь на следующее утро в школу, — вчера звонили наши из Эшдена. Хотят, чтоб ты заехала.
Розамунда прилетела с кухни, вытирая руки посудным полотенцем. Поймала сына у ворот.
— Зачем? Когда? Почему ты раньше не сказал?!
— Я тебе сейчас говорю, — нетерпеливо заметил Питер, выводя велосипед за ворота.
— Подожди, Питер, расскажи толком. Что именно сказала бабушка? У них что-то случилось?
— Не знаю. — Одна нога Питера уже стояла на педали. — Волкер подходил к телефону. Я так понял, что это была не бабуля, а Джесси или кто-то еще. В общем, они хотят, чтоб ты приехала поскорее. Волкер говорит, вроде они были немного не в себе. Но я бы не стал психовать, мам. Ты же знаешь, как Волкер любит делать из мухи слона.
На мгновение Розамунда отвлеклась от главного вопроса и попыталась каким-то образом установить связь между тем Волкером, которого знала она, и тем, который был хорошо знаком Питеру, но, как всегда, безуспешно. Питер и его велосипед, сросшиеся в единый организм, уже отчалили от родного дома и влились в утренний поток машин, а Розамунда осталась в меру своих сил разбираться с этим новым поворотом.