— Гера познакомься, это Савелий Аркадьевич, родной брат Петра Аркадьевича.
— Второй Загороднев значит.
— Небольшая поправка: мы не родные братья, а единокровные, у нас один отец.
— Да, теперь многое стало ясным. Недальновидность и нахальство явно отличительная черта всей мужской половины вашей семьи.
Савелий, который перед этим протянул руку в сторону Геры для рукопожатия, не получив отклика, но удостоившись открытого оскорбления, нахмурился и сжал кулаки, оставив их в зоне видимости, на поверхности стола. А я тут же начала рисовать в воображении самые мрачные последствия моих необдуманных посиделок.
— Родной, у Савы в ресторане была встреча, и он любезно составил мне компанию, пока я в одиночестве дожидалась тебя.
— Хм, значит он уже не Савелий Аркадьевич, а Сава. Быстро, однако.
Неловкая пауза, вскоре обернувшаяся затишьем вокруг нашего столика, с каждой минутой напитывалась напряжением всё больше.
— Да, я посчитал невежливым оставлять прекрасную даму одну, — Савелий опомнился быстрее всех, — но раз семья в сборе, и Мира больше не нуждается в охране, то я, пожалуй, пойду. Приятно было позна…
— Мы пойдём вместе.
Гера первым решительно встал из-за стола, но я продолжала удерживать его за руку. Тогда он порывисто и грубо стряхнул мои пальцы и, по-прежнему не оборачиваясь ко мне, дождался, когда поднимется Савелий, который послал мне удивлённый и вместе с тем встревоженный взгляд. После мой муж что-то негромко произнёс мужчине на ухо, и они вместе вышли на улицу. Я догадывалась, что Гера зол, значит не потрудиться выбирать выражения, и скорей всего применит силу. Но Савелий был хоть и не таким крепким на вид как мой муж, чуть у́же в плечах и мускулатуре, но тем не менее чувствовалось, что мужчина в прекрасной физической форме. Я понимала, что они вряд ли устроят кровопролитную драку; максимум съездят друг другу по физиономии пару раз, чтобы выпустить пар. Однако это знание нисколько не облегчало внутренней паники. От неизвестности и нетерпения я вскочила со стула, но сделав несколько шагов замерла в нерешительности. Чем я могла помочь в сложившейся щекотливой ситуации? По-моему, вопрос в корне не верный. Могла ли я предотвратить драку? Уже поздно. Могла ли я остановить драку? Это вряд ли. А вот попасть под горячую руку или даже несколько рук — запросто. Вернулась на своё место и попыталась взять под контроль нервную дрожь. Несчастная салфетка едва ли уцелела в неравной борьбе с моими пальцами за целостность ниток.
Глава 11
Я пью за разорённый дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоём,
И за тебя я пью, —
За ложь меня предавших губ,
За мёртвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
А. Ахматова, 1934
Прошло не так много времени, а Гера уже как ни в чём не бывало сидел на стуле, который недавно занимал Савелий. Он разминал кулаки, я же не могла оторвать взгляда от стёсанных до крови костяшек. Хотела что-нибудь сказать, но слов не находилось. Поэтому рот закрылся сам по себе по причине заторможенности мыслительного процесса.
— Ты сделала заказ? — мужской голос абсолютно невозмутим, будто всё в полном порядке и муж не отлучался с едва знакомым типом выяснять отношения на улице.
— Нет, ты просил не начинать без тебя.
Он обернулся и подозвал официанта. Ему понадобилось меньше минуты пробежаться взглядом по меню, чтобы озвучить заказ за нас обоих, не забыв про бутылку красного полусухого.
— Если хочешь, можем вернуться домой, — я предприняла робкую попытку встать на путь к примирению. А что оно — примирение — мне понадобится, ясно и без гаданий на кофейной гуще.
— С чего бы? — он вскинул на меня синий взгляд, в котором некогда искрила морская гладь, а теперь всё чаще бушевал шторм, но ещё чаще синева застывала, превращаясь в ледяной айсберг.
Пожала плечами: — Не знаю, просто предложила, — разговор не клеился, и я отвернулась.
— Я обещал своей жене вечер в ресторане, значит так и будет.
«Я решил, так и будет» — эта мужнина фраза (читай — жизненное кредо) до того осточертела, что чудилось будто она насквозь пропитала всю меня и должно быть встроилась в мою ДНК. Я так сильно успела возненавидеть её, и сейчас едва заслышав, во мне рождалось единственное желание — крушить и ломать всё, что попадётся под руку, без разбора. До отвращения надоело слышать от мужа: он решил, он сказал, он сделал… он, он, он. С языка рвалось: когда же начнусь я? Но ни одну из мыслей, я, естественно, вслух не высказала.