Выбрать главу

Я мотнул головой.

— Желаю удачи.

Они опустились через край свеса. Я медленно, полегоньку травил трос, пока на глубине двухсот футов он не дал слабину.

— Ну, как там? — крикнул я.

— Плохо, — ответил майор. — Весь этот край трещины вот‑вот обрушится. Потрави трос еще немного.

Минута тянулась за минутой, но снизу не доносилось ни звука. Я пытался немного успокоиться, но не мог. И вдруг грунт подо мной заходил, трактор резко накренился набок.

— Питер, все рушится, тащи нас и давай назад! — закричал снизу майор.

Я воткнул передачу заднего хода, трактор попятился и скатился со свеса, таща за собой трос.

И тут трос оборвался. Обрывок его взвился вверх и свернулся спиралью, как лопнувшая часовая пружина. Поверхность подо мной тряслась, содрогалась, плотными серыми облаками вздымался пепел. Потом весь свес покосился, скользнул вбок и, задержавшись в таком положении на какие‑то доли секунды, с грохотом обрушился в трещину, увлекая за собой и часть ближайшей ко мне боковой стены. Я остановил трактор. Из глубины трещины взметнулись тучи пыли и языки пламени.

Погибли все трое — Макиверс, и майор, и Джек Стоун, — погибли, погребенные под тысячетонным слоем скальных обломков, цинка и расплавленного свинца. Их костей уж никому никогда не отыскать…

Питер Клэни откинулся на спинку кресла, допил свой бокал и, потирая ладонью изуродованное шрамами лицо, взглянул на Бэрона.

Рука Бэрона, конвульсивно сжимавшая подлокотник кресла, медленно разжалась.

— А вы вернулись, — сказал он.

— А я вернулся. У меня остался трактор с волокушами. Семь дней шел я назад под этим желтым Солнцем. Хватило времени подумать обо всем.

— Вы взяли с собой неподходящего человека, — сказал Бэрон. — В этом была ваша ошибка. Без него вы бы прошли…

— Никогда, — Клэни решительно замотал головой. — В первый день я тоже так думал — все случилось из‑за Макиверса, он во всем виноват. Но это неправда. Он был смел, отважен, дерзок…

— А рассудительности не хватало!

— Хватало, да еще как! Мы действительно обязаны были соблюдать график, даже если это грозило нам гибелью, потому что срыв графика, безусловно, погубил бы нас.

— Да, но с таким человеком…

— Такой человек был просто необходим, неужели вы не понимаете? Нас погубило Солнце и еще эта поверхность. Пожалуй, мы обрекли себя на гибель уже в тот день, когда начали этот поход, — Клэни перегнулся через стол, глядя на Бэрона чуть ли не умоляюще. — Мы этого не понимали, но так было, было. Есть места, куда человек не может проникнуть, бывают условия, которых ому не выдержать. Тем суждено было погибнуть, чтобы узнать это. Мне повезло, я вернулся. И я пытаюсь внушить вам то, что я понял там, — ни один человек никогда не пройдет через Солнечную сторону.

— Мы пройдем, — сказал Бэрон. — Это не будет увеселительной прогулкой, но мы пройдем.

— Ну ладно, предположим, пройдете, — неожиданно согласился Клони. Предположим, я ошибаюсь, и вы пройдете. А что дальше?

— А дальше — Солнце, — ответил Барон.

Клэни медленно закивал головой.

— Ну да, конечно, Солнце, что же еще… — Он рассмеялся. — Всего доброго, Бэрон. Приятно поболтали, и все такое. Спасибо за внимание.

Он поднялся, собираясь уйти, но Бэрон схватил его за руку.

— Еще один вопрос, Клэни. Зачем вы пришли ко мне?

— Хотел отговорить вас от самоубийства, — ответил Клэни.

— Лжете, Клэни, — сказал Бэрон.

Клэни долго смотрел на него в упор. Потом снова плюхнулся в кресло. В его бледно‑голубых глазах можно было прочесть и поражение и что‑то еще, совсем иное.

— Ну?

Питер Клэни беспомощно развел руками.

— Когда вы выступаете, Бэрон? Возьмите меня с собой…

Пер. Я. Берлина

Второе зрение

Дневник Эми Бэллэнтайн, отрывки из которого мы публикуем, ранее написан фактически не был. Отчет о событиях и впечатлениях хранился в ее памяти в упорядоченном виде около девяти лет (она затрудняется сказать, когда начала его), и необходимо понять, что при передаче доля неточности в публикации, предпринятой здесь, неизбежна.

Вторник, 16 мая. Сегодня, около двух, Лэмбертсон вернулся из Бостона. Он выглядел уставшим; кажется, я никогда не видела его таким уставшим. Но это была не просто усталость. Может быть, злость, срыв? Трудно сказать. Больше всего это было похоже на поражение. Выйдя из вертолета, он сразу же пошел в свой офис, даже не заглянув в лабораторию.