Наверное, меня выдали глаза.
— Вы правы, — ответил я. — Никогда в жизни не видел столько могил.
— Да, их не счесть. Меня зовут Элизабет.
— Кит, — представился я. Поскольку она не добавила фамилию, то и я не назвал свою. Потом я задал вопрос, на который уже предположил ответ: — Почему на могилах нет имен?
— Пришлось одновременно хоронить так много людей, что нам было не до имен. Пойдемте со мной в город, я как раз закончила работу. По дороге я вам все расскажу. Интересно, догадалась ли она по моему вопросу и недоумению, которое увидела в моих глазах, что я из другого века? Не похоже. И тем не менее, она определенно поняла, что я не местный.
Элизабет выбрала один проход между могильными табличками, я соседний, и мы пошли в город.
— Все это подробно описано в Апокалипсисе, — говорила она мне через могилы, — хотя отнюдь не все произошло именно так. Святой Иоанн Богослов ошибся насчет битвы при Армагеддоне. Сражение происходило не между силами добра и зла, а между живыми и мертвыми.
— При Армагеддоне?
— Да. Но это была не просто битва. Это была война.
— Откуда взялись мертвые? Восстали из могил?
— Восстали только те, кто умер в тысячелетие с 1914 по 2914 год. Большинство восстали за одну ночь двадцать с небольшим лет назад.
— Как же они могли восстать?
— Вы не читали Откровение Иоанна Богослова?
— Конечно, читал.
— Тогда вы знаете ответ. Живые были потрясены воскресением мертвых. «Здесь нет больше места! — кричали они. — Возвращайтесь в могилы!» Но, конечно, мертвые не послушались. Тогда — то и произошла битва при Армагеддоне. — Она обвела рукой могилы. — Проигравшие покоятся с миром.
Будучи ученым, я всегда рассматривал Откровение Иоанна Богослова как бред сумасшедшего. По моему убеждению, слова Суинберна — «мертвецы никогда не восстанут» — неоспоримая истина. Естественно, я не поверил словам Элизабет о мертвых, восставших из могил. Хотя, должен сказать, ее жуткая история объясняла существование кладбища.
По крайней мере, теперь я приблизительно знал, как далеко меня забросило во времени — если только она не солгала насчет дат.
— Общий Совет, — заметила она, — обсуждает вопрос об удалении вертикальных надгробий или замене их обычными плитками, как на других могилах. Думаю, это хорошая идея. — Она подняла свои ножницы. — Тогда газонокосилка могла бы подстригать всю траву и ножницы больше не понадобились бы. Все мертвые похоронены на равных условиях, и то, что у одних установлены высокие надгробия — просто нелепость.
Да. Нелепость. Как и ее рассказ.
Потом я увидел других людей. Они занимались тем же самым, что и Элизабет до того, как увидела меня, — подрезали траву. Там были дети, они играли в проходах между могилами. Среди взрослых встречались пожилые. Но все люди как один были розовощекие. Некоторые помахали мне, я помахал в ответ. Пестрое разнообразие их одежд заинтриговало меня: что — то вроде стиля «детей цветов», как в шестидесятые годы.
Жажда стала почти невыносимой, и я решил, что первым делом в городе направлюсь к ближайшему киоску с газированной водой. Но когда мы, наконец, нырнули в просвет между зданиями и оказались на городской улице, я не увидел ни одного киоска.
Зато увидел людей. Много людей: сотни, тысячи. Они толпились на улице, стояли в дверях домов, высовывались из окон. Неудивительно! Если предположить, что Элизабет говорит правду, здесь и впрямь не было места для мертвых!
Здания пребывали в плачевном состоянии: многие из окон разбиты, фасады — словно лица старцев. И нет привычных для двадцатого века высоток.
Теперь я понял, почему не слышал шума уличного движения. Нечего было слышать. И это несмотря на то, что улица, по которой Элизабет меня вела, вместила бы четыре ряда машин. Я не стал спрашивать, почему здесь нет автомобилей и вообще какого — либо транспорта. Хватит с меня лжи.
Внезапно ко мне подошел старик и заглянул в лицо. На нем были брюки, рубашка и кроссовки. Я уставился на него, потрясенный ощущением дежавю. Могу поклясться, раньше я уже видел это лицо, но где, хоть убей, не помню…
Он секунду смотрел на меня, затем улыбнулся и зашагал дальше. Конечно, я не сомневался, что на самом деле не знаю его. Но откуда тогда чувство дежавю? И зачем вообще этот старик подходил?
Наконец Элизабет провела меня сквозь толпу к широкому входу в одно из зданий. Мы вошли в огромный замусоренный вестибюль. На противоположной стороне его виднелись входы в лифты — их было три, — но, по — видимому, они не работали, потому что Элизабет повела меня по лестнице. На ступеньках сидело множество людей, и нам пришлось буквально протискиваться между ними. Я следовал за Элизабет, как бездомная собака. А что еще мне оставалось делать?