Майор покачал головой.
— Нет, я не про Макиверса. Меня тревожит наш юнец.
— Джек? А что с ним?
— Погляди сам.
Стоун лежал на спине поодаль от нас, близ своего трактора, но он не спал. Его трясло, все его тело билось в конвульсиях. Я заметил, как он судорожно цеплялся руками за выступы скалы, чтобы сдержать дрожь.
Я подошел к нему и присел рядом.
— Ты выпил свою пайку воды? — спросил я.
Он не отвечал, его продолжало трясти.
— Эй, парень, — сказал я, — что с тобой такое?
— Жарко, — с трудом выдавил он из себя.
— Конечно, жарковато, но ты не поддавайся, друг. Мы все в отличной форме.
— Нет, нет, — тихо, но резко сказал он. — Мы в никуда не годной форме, если хочешь знать. Мы не пройдем, понимаешь? Этот помешанный, этот дурак всех нас погубит… — И вдруг он захныкал, как ребенок: — Мне страшно… Зачем меня сюда занесло?.. Страшно мне… Что я хотел доказать, когда сунулся сюда, господи? Что я герой? А я просто боюсь, мне страшно, говорю тебе, страшно!
— Послушай‑ка, — уговаривал я, — и Микуте страшно, и мне тоже. Что тут особенного? Мы пройдем обязательно, ты только не скисай. А героя из себя никто не корчит.
— Никто, кроме Джека Стоуна, — сказал он с горечью.
Снова содрогнувшись всем телом, он издал короткий сдавленный смешок.
— Хорош герой, а?
— Да ты не волнуйся, мы пройдем.
— Конечно, пройдем, — сказал он наконец. — Прости меня. Я подтянусь.
Я откатился в сторону, но продолжал присматривать за ним, пока он не притих и не уснул. Я тоже попытался уснуть, но спалось мне плохо — все вспоминал про тот наплыв над трещиной. Я ведь еще тогда по внешнему виду понял, что это такое. Это была цинковая пленка, о которой нас предупреждал Сандерсон. Тонкий широкий пласт почти чистого цинка, извергнутого из недр в раскаленном добела состоянии совсем недавно. Для его распада требовалось недолгое воздействие кислорода или паров серы…
Я был достаточно хорошо знаком со свойствами цинка — при таких температурах, как здесь, он становится хрупким, как стекло. Этот пласт мог переломиться под машиной Макиверса, как сухая сосновая дощечка. И не его заслуга, что этого не случилось.
Через пять часов мы снопа были на колесах. Нам почти по удавалось продвигаться вперед. Сильно пересеченная поверхность в сущности была непроходима, Плато было усеяно острыми обломками серой скалистой породы; наплывы проседали, едва колеса моей машины касались их; длинные пологие долины утыкались в свинцовые болота или озера расплавленной серы.
Десятки раз я вылезал из вездехода, пробовал ненадежный с виду участок, ступал на него ногами или проверял длинным стальным зондом. И неизменно Макиверс тоже вылезал, наседал на меня, забегал вперед, как мальчишка на ярмарке, потом вскарабкивался в свою машину, покраснев и тяжело дыша, и мы ползли вперед еще милю‑другую.
Сроки нас сильно поджимали, и Макиверс не позволял мне ни на минуту забывать об этом. За шесть переходов мы прошли всего около трехсот миль и отставали от графика миль на сто.
— Мы не выполним своей задачи, — сердито ворчал Макиверс. — Когда мы доберемся до центра, Солнце уже будет подходить к афелию.
— Очень сожалею, но быстрее вести вас просто не могу, — отвечал я ему.
Меня это начинало бесить. Я отлично понимал, чего он добивается, но не отваживался предоставить ему такую возможность. Мне и без того было страшновато переползать на своей «жуке» через все эти наплывы, даже зная, что тут хоть я сам принимаю решение. А если головным поставить его, то мы и восьми часов не протянем, это было ясно. Даже если уцелеют наши машины, у нас сдадут нервы…
Джек Стоун оторвал взгляд от алюминиевых пластин, на которых были нанесены фотосхемы.
— Еще сотня миль, и мы выйдем на хорошую местность, — сказал он. Может быть, там мы дня за два наверстаем упущенное.
Майор согласился с ним, но Макиверс не мог скрыть своего нетерпения. Он все косился на Солнце, будто у него с ним были личные счеты, и тяжело шагал из угла в угол под алюминиевым навесом.
— Да, это было бы здорово, — пробурчал он, — если только, конечно, мы доберемся туда.
Разговор на этом оборвался, но когда мы садились в машины после привала, майор задержал меня на минуту.
— Этот парень просто лопнет от злости, если мы не пойдем побыстрее. Послушай, Питер, я не хочу пускать его головным, что бы там ни случилось. Но он по‑своему прав, нам надо наверстывать время. Не теряй головы и все же будь посмелей, ладно?
— Ладно, попробую, — сказал я.