– Я приду с едой.
Незаметно для неё я запустил плазменный вихрь по всему периметру квартиры. Он чистил пространство от всего ненужного, восстанавливая барьеры на всех спектрах жизнедеятельности. Так умы и тела куцоков смогут отдохнуть от агрессивного химио- и психовоздействия хоть какое-то время.
Когда дверь за мною закрылась, я ощутил слабый сигнал сознания моих соратников, растворившихся каждый в своей задаче.
– Да! – ответил я, чётко ощущая знакомое поле вокруг, оно было скрыто, кружило и создавало вихри, готовое вырваться. Теперь нужно было правильно найти точку входа и выхода и незаметно для врага собрать родные силы воедино. Аппарат был наготове, я взял его вместе с собой, но свёл конструкцию к наноразмерам. Теперь пылесос походил на обычную пуговицу на моём пиджаке.
– Мы должны рискнуть. Это шанс. Может быть, первый, единственный и последний, – сказал я вслух, хотя меня никто не слышал. – Нужно ускорить время. Счет идёт на мгновения.
Я снял доспехи Арги с себя и сконструировал временные гироскопы и ротор, чтобы ускорять или замедлять время по необходимости. Запустил приборы в пространство, и время простынёй взлетело вверх, как от дуновения морского ветра, и застыло там, где я приказал.
Теперь меня защищал только собственный потенциал. Смерти я не боялся, для плазмы её не существовало, она являлась частью этой Вселенной, которая никогда не рождалась и никогда не умирала, а просто перетекала из материи в энергию, из энергии в волны, звуки, потом опять уплотнялась в плазму. Да, сознание могло расщепиться и самостоятельно не собраться, если я попаду в ловушку. Но я был уверен, не завершённое мною дело доделают братья, накрывшие Ад куполом. И не зря накрывшие.
В моей руке материализовались корзины с едой, употребляемой в этой колонии. Костюм и рубашка поменяли цвет. Я позвонил в дверь. Долго не открывали.
Наконец, Каламбия в ночнушке и домашнем халате с удивлением открыла, сообразив, что наступил другой день.
– Малышка спала прекрасно! Вы – настоящий лекарь! И никаких дорогих лекарств, которых так и так не купишь ни за какие пункты. Если честно, вы спасли мне, то есть нам, жизнь. Я впервые за долгое время спала хорошо, без кошмаров, – щебетала Каламбия из своей комнаты, переодеваясь, пока я держал девочку на руках. Она опять подключилась к моему питанию и, словно довольная батарейка, подзаряжалась живительной плазмой, улыбаясь беззубым ртом.
– Как её зовут? – спросил я, забыв вчера про этот пункт.
Каламбия тяжело вздохнула, выглянула с печальным выражением лица из-за двери.
– Не знаю. Я ещё не придумала имени.
– У ребёнка должно быть имя.
– Как звали вашу мать? – вопросом на вопрос ответила женщина.
Неожиданно комната окрасилась оранжевым. Стены заходили ходуном. Я понял, что поднялся плазменный вихрь, но он был не мой. Эмоции закружили по эфирному слою ураганом. Каламбия явно волновалась.
– Почему вы спрашиваете? – оглянулся я, не видя ничего особенного вокруг, что могло бы дать самке куцока вскрыть поле из 108 пунктов прямо сейчас. По данным Арги только соитие с самцом по любви давало сильный всплеск эмоций. Именно за ним я пришёл: вскрыть и вытянуть потенциал до момента её естественной смерти или до газовой атаки в мегаполисе.
– Как звали вашу маму, доктор Алзамора? – повторила вопрос Каламбия, выходя из комнаты в нарядном платье для прогулки. Она была одета по местной моде: тело от шеи до пят было скрыто. Но её вид, облик, которые светились в этом пропитанном химией воздухе, нельзя было задрапировать. Наверное, голод, аскетизм, печали сохранили её девичью трогательность.
Если вчера в домашней одежде, смущённая, обессиленная, несмотря на мутации протеинового тела она показалась мне красивой, то сейчас я не мог оторвать взгляд от её чарующего образа. Как это было возможно? Лёгкое переодевание, смена настроения, и примитивное существо завоёвывало пространство, озаряя светом своего примитивного тела всю плазму в яркие тона!
Мне стало любопытно, как она оказалась в этом страшном месте? Ведь резонаторы её лицевых настроек, то есть того внутреннего комплекса из мыслеобразов и намерений, проявившихся во внешности, должны были бы увести её пространственные волны в более доброжелательные реальности, где жили человеки, которым хотя бы разрешалось думать о гуманности и свободе.