Леннрот отрицательно покачал головой:
— Ночь была длинной, народ попадался шумный, но никого с товаром не было.
Ответ не расстроил таможенников, они, один за другим, принялись уходить прочь с берега, возвращаясь к своему прежнему маршруту: там, где девки, понтикка и хорошее настроение. Шутка. Там, где контрабандистские тропы, и где прячутся проклятые расхитители императорской собственности. На стражу Закона, туда его в дышло!
— Пока! — сказал молодой таможенник и потянул за руку усатого.
В это же самое время, едва они только отвернулись, с памятного дерева обвалился на землю один слиток золота. Звук удара получился глухим, но слышимым явно.
Элиас втянул голову в плечи, будто этот удар пришелся по его голове.
— Это что такое? — повернулся к нему таможенник-кавалергард.
— Это белка, — ответил за Леннрота молодой коллега усача.
— Хороша белка — словно слон.
— А мне показалось, что это с озера, — внезапно охрипшим голосом проговорил Элиас. — Рыба язь булькнула.
— Язь! — сразу заорал, как оглашенный, пожилой офицер. — Рыба моей мечты!
К нему высунулись из кустов сразу двое таможенников, схватили его под локотки и повлекли за собой.
— Издержки производства! — пожал плечами молодой и ушел вслед за ними.
Элиас не стал переводить дух — он бросился к дереву. И вовремя: еще один слиток удалось словить в руки, прежде чем он упал бы оземь. Да не оземь теперь, а об другой кусок золота — вот было бы звона! Малиновый звон — именно то, что пугает контрабандиста в чаще: тревога, тревога! Зато радует любого государева слугу: облава, облава!
Слитки падали, Элиас их ловил, таможня шумно удалялась. Белки в кронах хохотали, язь под водой громко пукал.
Только когда все стихло, Леннрот все-таки перевел дух. На этот раз повезло! Только вот каким образом прочный кожаный мешок, где лежало золото, повел себя таким подлым образом, раз и навсегда прохудившись, как гнилая мешковина?
Убедившись, что разъезд таможенной службы действительно уехал по своим делам, Элиас забрался на осину. Мешок, надежно закрепленный в развилке ветвей, никуда не делся, он просто изорвался. Словно кто-то или что-то терзало его острыми когтями. Вот слитки и начали вываливаться один за другим в образовавшиеся прорехи.
На память сразу же пришел давешний ночной кошмар. «Где золото?» Где-где — у деда на бороде.
Значит, руки-крюки обрели материальность. Значит, терзали они не только мешок, но и его шею и грудь. Без зеркала не разобраться, потому что пока болел, в основном, только обожженный зад. Кроме того эти когти пытались уничтожить тетрадь с рунами.
Элиас поспешно достал ее и убедился, что за исключением нескольких разрывов страниц ничего страшного не произошло: все строки читаются и понимаются.
Он залил водой угли костра, сменил обгоревшее нижнее белье, и навязал из него что-то в виде сумы. Уложив в нее слитки, он припрятал все это дело в лодке. Нарвав, сколь получалось много, мха, он устроился на нем, выложенном на гребной банке, и взялся за весла: земля прощай!
Сначала Элиас намеревался одолеть озеро Pielinen и выйти в Orivesi, возле которого в деревушке Йоэнсуу можно было пересесть на поезд, но погода вокруг стояла на диво хороша, лето разгоралось и радовалось — невозможно было не порадоваться вместе с ним. Обожженное седалище восприняло мох, как панацею, и постепенно перестало досаждать жжением. Леннрот спустился к югу до Puruvesi, потом до Саймы. То есть, удалось придержаться предварительного плана, пусть и время на это ушло много.
С едой никаких проблем не было: всегда можно было прикупить себе что-нибудь съестного в маленьких семейных лавках, расположенных по берегам. Словом, сев, наконец-то, в Лаппенранте на поезд к Турку, Элиас перестал беспокоиться о погоне, как таковой. О золоте он как-то забыл, точнее, не о золоте, а о реальной стоимости, оказавшейся в его активе. В денежном эквиваленте у него получалось что-то около двенадцати тысяч и еще трехсот рублей. Сумма была по тем временам просто гигантская.
Яков в своей оранжерее долго изумленно пучил глаза на появившегося перед ним Леннрота. Единственное слово, которое он произнес в течение добрых пяти минут, было «здрасте». Все эти долгие минуты он, уперев очи долу, мысленно прощался со своими многочисленными родственниками и ждал ареста, суда, этапа в Сибирь. Элиас его не торопил.
— Ты с чем пришел? — наконец, нарушил молчание подавленный армянин.