— Неверная формулировка вопроса, — усмехнулся Леннрот. — Следовало бы узнать, без чего я пришел? Без хвоста, без шума, без лишнего внимания. Все прочее — при мне.
— Ну и что? — Якоб взял себя в руки и, казалось, смирился с неизбежным. — Я, вообще-то, тебя не ждал.
— Уже не ждал? — поинтересовался Элиас.
— Мне нечего сказать вам, — вздохнул оранжерейщик.
Леннрот понял, что дальше терзать подозрениями своего «работодателя» будет уже невежливо. Такое долгое его отсутствие может быть объяснено только тем, что Элиаса, повязали, мучали и поломали наконец-то, вынудив к сотрудничеству с властями. Сейчас полицаи арестуют армянина и сделают ему больно.
— Все в порядке, Яков, — сказал Леннрот. — Доставку провел, нужно организовать передачу и, конечно же, оплату — я порядком поиздержался. Причины задержки были вполне объективными, да и погода — чудесная, просто не мог спешить.
Он махнул рукой в сторону окна, словно призывая в свидетели саму природу. За окном шел холодный дождь, а ветер рвал в клочья облака на небе.
— Действительно, с погодой повезло, — усмехнулся армянин, полез рукой в карман и достал банкноту в пять рублей. — Это для того, чтобы пока не умереть с голоду. Всего доброго.
Элиас не стал возражать и пошел прочь из оранжереи. Пусть старый добрый Яков придет в себя, сменит штаны, подумает, как следует, проверит информацию и примет единственное верное решение.
Ему сейчас некогда было отвлекаться по таким несущественным делам, как отмывка золотого запаса Хирсикангаса — сокровища ждали своего часа несколько десятков лет, подождут еще несколько дней, либо недель. Все равно рассчитываться за слитки было не с кем: их былые хозяева сидят в тюрьме, роняют слезы и раздражают своим видом полицаев. Всю вину за потерю золота, конечно, повесят на них. Ну, может быть, еще на какого-нибудь левого офицера, но это уже дело десятое. А нечего играть в азартные игры с государством!
Пустое занятие идти на какие-то сделки с машиной, даже через особо доверенного ей, этой машине, человека. Государство, оно же, как машина — предмет бездушный, а человек — как раз душный. Всплеснет руками это особо доверенное лицо, отряхнется, повесит мундир на плечики до следующего дня и скажет: «Сделал все, что мог». И дальше будет жить-поживать, детей растить, мгновенно забыв об обещаниях, данных очередному вновь образованному арестанту. Арриведерчи, амиго! Сиди и не жужжи!
Конечно, по служебной надобности пришлют запрос в университет, может быть, даже слежку какую-нибудь за ним устроят, как предполагал Леннрот, но, как говорится, «нет тела — нет дела». А золотого тельца они не найдут, в этом он не сомневался. По крайней мере, до тех пор, пока только он один владеет информацией.
Элиас с головой окунулся в работу над второй частью своей диссертации. Работалось, не в пример, интереснее, потому что под рукой были живые материалы, собранные им у живых людей. Вместе с этим он задумывался над событиями, случившимися с ним ночью на Юханнус: кошмар, истерзанный мешок, царапины от когтей на его шее и груди.
Объяснений этим вещам он придумать не мог, поэтому решил обратиться к христианской религии, переводя с латыни на финский язык духовные песни. Но и там он не смог найти ответы на свои вопросы, даже никаких намеков на них не существовало. Тем не менее, собрав воедино все свои переводы, Элиас отнес их в кирху.
Молодой поп, выслушав пожелания по поводу использования его трудов в церковных службах на финском языке, отчего-то обиделся и довольно грубо выпроводил его вон. Но уже на улице Элиаса догнал другой поп, престарелый, и попросил разрешения ознакомиться с переводами. Это знакомство не прошло впустую. До сих пор семнадцать песен, переложенных Леннротом на родной язык, включаются в книги духовных песнопений. Это даже несмотря на то, что в начале восьмидесятых годов девятнадцатого столетия Леннрота всеми правдами-неправдами отлучали от церкви.
Перед самым началом осени Элиасу в съемную комнату принесли скромный букетик цветов. Никакой записки внутри не было, разве что название магазина на упаковке, где этот букет оформили. Понятное дело, что такие подарки просто так не бывают: подразумевается проявление внимания, скромное «мерси», или какое-то другое выражение дружественных чувств. Яков, что был автором этой композиции из мира флоры, не выказывал признательность, он выказывал жажду наживы.
Количество цветов разного окраса в букете говорили Леннроту языком цифр и образов. Единственный желтый цветочек, конечно, символизировал золото (kultainen — золотой), один красный — время (punainen — красный, pimeys — темнота), три белых — место (valkea — белый). То есть, расшифровка была проста: все золото в час ночи в строении 35. Может быть, конечно, и 53, но 35 — это ларек на пристани, где помимо пива, торгуют цветами от Якова.