Но корпоративный мир ни в малейшей степени не хотел принимать этой инструкции. Силиконовая долина стояла как скала, что и можно было предвидеть, но не она одна. Если бы опционы превратились в расходную статью текущих издержек, компании просто прекратили бы их предоставление, и без этого допинга экономика зашла бы в тупик и полностью остановилась — таков был лейтмотив аргументации, выдвигавшейся бесчисленным множеством представителей высшего менеджмента и лобби. В горячем споре с председателем Комиссии по ценным бумагам и биржам, КЦББ (Securities and Exchange Commissaries, SEC) Артуром Левиттом мл., глава корпорации Хоум Депо[57] Бернард Маркус (Bernard Markus) охарактеризовал инструкцию ССФО как «страшный удар по системе свободного предпринимательства», который «сделает невозможным создание новых предприятий»{52}.
Противники предложения ССФО обжаловали его не только в КЦББ (которая работала в тесном контакте с ССФО), но и пожаловались ключевым фигурам в администрации Клинтона и Конгрессе. Министр финансов Ллойд Бентсен (Lloyd Bentsen) и министр торговли Рон Браун (Ron Brown) написали по поводу этого предложения разгромное письмо. Аналогичные возмущенные отклики вскоре посыпались с Капитолийского холма, где была сильная заинтересованность в продолжении бума высоких технологий. Сенатор от штата Коннектикут Джо Либерман (ставший впоследствии напарником Алана Гора в президентской кампании 2000 г.) набросился на ССФО в припадке праведного гнева. Либерман был автором сенатской резолюции, принятой 88 голосами против девяти и требовавшей, чтобы ССФО отозвало свое предложение, предостерегая при этом от «тяжелейших последствий для американского предпринимательства», если оно будет принято.
Казалось, что и для самого ССФО последствия будут не слишком приятными. При поддержке сенаторов от Калифорнии Барбары Боксер (Barbara Boxer) и Дианы Фейнстейн (Dianne Feinstein), а также от Флориды Кони Мака и ряда других, Либерман внес законопроект, фактически лишающий ССФО его полномочий — не взирая на то, что эта организация не была государственной.
Выборы 1994 г. и выдвижение твердолобого противника регулирования Ньюта Гингрича (Newt Gingrich) на пост спикера палаты представителей решили судьбу предложения ССФО. Никто не боролся так упорно, как Артур Левитт и КЦББ за прекращение мошеннической практики бухгалтерского учета корпораций периода девяностых годов; но именно Левитт в конце борьбы вынудил ССФО принять выхолощенную инструкцию, по которой корпорациям просто предлагалось помещать информацию о выданных в форме опционов вознаграждениях в примечаниях к финансовым отчетам компаний. Позднее он признавал, что это была «самая большая ошибка за время его пребывания в составе КЦББ»{53}.
Оплата высшего менеджмента стала предметом растущей напряженности в конце десятилетия, поскольку фондовые опционы позволили таким людям, как Джон Чамберс (John Chambers) из Циско, Денис Козловски (Dennis Kozlowski) из Тайко (Tyco)[58], Сэнфорд И. Уэйлл (Sanford I. Weill) из Сити-корп (Citicorp) и Дэвид Комански (David Komansky) из Меррилл Линч (Merrill Lynch) прикарманить миллионы долларов. Но хотя было много всплесков возмущения по поводу размеров присвоенных сумм — рядовые граждане просто полагали, что этим менеджерам платили слишком много, — другие аспекты проблемы были упущены из виду.
Но поскольку я длительное время изучал роль информации в хорошо функционирующей экономике, то и к этой проблеме я подошел с иной точки зрения: высший менеджмент потому и получал чрезмерное вознаграждение, что в широких кругах общественности не были известны его точные размеры{54}. А если никто не знает, сколько получает главный исполнительный директор, то значит никто и не знает, каковы истинные размеры прибыли (или убытков) фирмы. Никто не знает, какова истинная стоимость фирмы. Но без этой информации ценовой механизм не может играть той роли, которая ему предназначена в процессе распределения потока инвестиций. На профессиональном жаргоне экономистов это можно сформулировать как «искажение механизма распределения ресурсов».
Впервые я столкнулся с этой проблемой в 1992 г., когда к администрации президента обратились, чтобы она что-либо предприняла в связи с инструкцией, предлагаемой ССФО. Я прибыл из Силиконовой долины (где был в отпуске, работая в Стэнфордском университете). Поэтому я знал, чем озабочены высокотехнологичные компании. Может быть министерство финансов, министерство торговли и Национальный экономический совет не случайно были настроены на вмешательство в решение проблемы в интересах Уолл-стрита и Силиконовой долины. К Совету экономических консультантов обратились, чтобы он разобрался, в чем тут дело. Но по мере того, как в этом разбирались, мы все более утверждались во мнении: ССФО право, и мы совершили ошибку, выступив против его предложения. Считалось, что Совет по стандартам финансовой отчетности является независимой организацией, свободной от политического влияния. Я, разумеется, остро воспринимал дилемму — должна или не должна быть рекомендация консультирующей организации независимой: вопрос сам по себе является весьма спорным. Как я уже отмечал в главе 3, вопросы кредитно-денежной политики не могут или, по крайней мере, не должны отдаваться на откуп технократам, потому что компромиссы такого рода следует рассматривать в рамках политического процесса. Но область заботы ССФО, по-видимому, могла, а может быть и должна была относиться к компетенции независимой организации. Ее задача заключалась в разработке системы бухгалтерской отчетности, обеспечивающей поступление надежной, стандартизированной, доступной для понимания потенциальным инвесторам информации. Они могли бы и должны были бы иметь больше доверия к схеме бухгалтерской отчетности, зная, что она разработана независимой организацией, чем если бы она создавалось в ходе политического процесса, в котором мощные группировки имели возможность использовать свое влияние для появления дезинформирующей схемы учета.