— Я хочу, чтобы все запомнили, что русская "Феличита", была на порядок лучше ИХ песни-победительницы! Я хочу, чтобы три русские красавицы снились итальянцам по ночам! Ну, а я снился итальянкам!‥ — я засмеялся.
Клаймич даже не улыбнулся:
— Вы думаете, что "фашист" сможет организовать приглашение на конкурс?
Я пожал плечами:
— Я — надеюсь. Он отдал мне свой "Ролекс" — для итальянца это невообразимый поступок! Почему-то, он был ЧРЕЗВЫЧАЙНО благодарен… И поэтому, скорее всего, свое слово сдержит и песня в Италии начнет звучать. Если она станет популярной, а ОНА СТАНЕТ, то намек из СССР на Сан-Ремо, будет принят очень благожелательно. Надеюсь…
Я залпом опрокинул коньяк и взял с блюдца дольку лимона.
— В конце концов, я сделал все, что мог… Теперь только остается зарегистрировать песню в ВААПе, записать ее группой и надеяться, что все просчитано правильно.
— Даже не знаю, что сказать… — как-то растерянно произнес Клаймич, после минутного молчания, — Витя, а вы играете в шахматы?
«Понятно… Перегнул я сегодня со своей "подростковой гениальностью". Даже для Клаймича это было уже чересчур.»
— Нет. Умею, но не люблю — не интересно. Зачем двигать неживые фигурки по правилам, если можно двигать живыми людьми, как хочешь? Григорий Давыдович, если я стал вас раздражать своими комбинациям, вы скажите мне… Я пойму.
Клаймич, от изумления, даже руками всплеснул:
— Виктор! Вы с ума сошли? Что значит "раздражать"?! Да, мне все это безумно интересно! Мне НИКОГДА не было так ИНТЕРЕСНО! — почти по слогам произнес он.
Клаймич вскочил из кресла и тоже налил себе коньяк:
— Да, я, подчас, поражаюсь тому, как, ПО-ВЗРОСЛОМУ, вы мыслите, как манипулируете людьми и даже тому, как вы… извините, Витя… врете… НО! Мне безумно интересно, чем все это закончится. И если все закончится успешно, то… ТАКОГО мне не сможет предложить никто иной.
Он замолчал и вопросительно смотрел на меня.
Что тут скажешь? И надо ли говорить… Я подошел к столику и снова налил в бокал, затем развернулся к "своему директору":
— Закончиться все должно нашей ПОБЕДОЙ. Другой вариант для меня неприемлем. Да, вы правы… ТАКОГО больше никто предложить не сможет.
Я поднял бокал и улыбнулся:
— За победу!‥ За НАШУ победу!
Клаймич узнал цитату и немного нервно засмеялся.
Хрустального звона не получилось, наполненные бокалы стукнули глухо.
«Не беда… Главное, я чувствую — ДЕЛО СДВИНУЛОСЬ С "МЕРТВОЙ ТОЧКИ.»
***
Этой ночью я долго не мог уснуть.
Мысли… Много мыслей…
Но они не путаются. Мозг функционирует холодно и ясно… Пропали эмоции и чувства… Глаза открыты, но темнота не помеха. Я вижу счеты…
СЧЕТЫ ЖИЗНИ.
Костяшки судеб и событий, поступков и смертей, подвигов и мерзостей… Они равнодушно скользят перед моим внутренним взором. Они просто отмеряют меру. Костяшка туда, костяшка сюда…
И снова ничего не предопределено. Костяшки могут лечь, как уже легли, а могут и в новой конфигурации. Им все равно.
Мой мозг, с пистолетными щелчками, перебрасывает костяшки слева направо: СССР — щелк, ПОБЕДА — щелк, БАМ — щелк, СЧАСТЬЕ — щелк…
А теперь костяшки пошли в обратном направлении. Только сейчас их щелчки больше похожи на стук молотка в гробовую крышку. Афганистан — тук, предательство — тук, Перестройка — тук, ненависть — тук…
И снова слева направо: Брежнев — щелк, Щелоков — щелк, Романов — щелк…
И обратно: Андропов — тук, Горбачев — тук, иуды — тук…
Мама — щелк, Дедушка — щелк, "Red Stars" — щелк, Леха — щелк…
Соблазн — тук, эгоизм — тук, слабость — тук, уныние — тук…
Костяшки гуляют влево и вправо… Я решаю и приговариваю, я — судья и палач, я горд собой и презираю себя, я — сын своей Страны и своего Народа…
Да, я догадываюсь о ЦЕНЕ. Я догадываюсь, что мне придется СОВЕРШАТЬ. Я понимаю, кем мне придется СТАТЬ.
Я считаю… пересчитываю… примеряюсь…
Я не могу ошибиться. Не имею права. Мы все уже один раз ОШИБЛИСЬ…
Или на "той стороне" трудились более опытные и знающие СЧЕТОВОДЫ. Какая теперь разница… Все в моих руках. Теперь на "этой стороне" Я.
Я — последний солдат погибшей Империи.
Солдат, который волей НЕВЕДОМОГО, видел к чему привела победа ЗЛА. Солдат, который желает победы ДОБРА. Но не нашел другого способа его достижения, кроме еще БОЛЬШЕГО ЗЛА.
Чувства вернулись.
МНЕ СТАЛО, ПО-НАСТОЯЩЕМУ, СТРАШНО.
Конец второй книги