Я поперхнулся соком и мучительно закашлялся. Бармен ринулся ко мне, как коршун, и нехилым ударом по спине вернул мне способность дышать.
Я промокнул слезящиеся глаза салфеткой и поднял их на бармена:
— А ты говорил, что мне будет плохо от водки. Видишь, что с людьми делает сок?!
Я, еще похрипывая, засмеялся.
Бармен тоже облегченно улыбнулся.
«Интересно, а кто меня сейчас спас? Бармен или ТОТ, кто меня сюда забросил. Может попробовать пальнуть в башку, сдохну или каждый раз осечка будет?!»
Я опять засмеялся и направился к стойке, на которой стоял серый телефонный аппарат.
— Мой друг, как мне позвонить в номер этого отеля?
— Наберите "0" и номер комнаты, — услужливо ответил, безымянный для меня, бармен.
Я накрутил на диске "0" и, услышав резкий гудок местной станции, набрал "1243". На второй гудок трубку подняли.
— Алло, — бодро откликнулся голос Клаймича.
— Дорогой мистер Григорий, — заспикал я по-американски, — это ВиктОр, приветствую вас!
— Здравствуйте, Витя! Вы в гостинице? — засмеялся сообразительный "музрук".
— О, да… Пью кофе с тортом в баре на 14 этаже.
— Отлично. Вы ко мне или я к вам?
— Конечно. Сейчас я спущусь!
Опустил трубку на рычаг и вернулся к своему столику. Решение пришло.
«Рубикон перейден и жребий брошен. Если для выполнения ЗАМЫСЛА надо испачкать руки, то я буду их пачкать. Все равно больше грязи, крови и смертей, чем получилось, в ТОМ времени, у меня не получится. Я уверен. И потому считаю свою цель СВЯТОЙ. Я изо всех сил постараюсь выиграть…»
Оставил на столе еще пятьдесят рублей. "За удар".
И твердой походкой вышел. Создавать НОВУЮ РЕАЛЬНОСТЬ…
***
В номере у Клаймича я просидел до полуночи. Григорий Давыдович дважды звонил маме и клятвенно пообещал меня привезти в санаторий лично.
У Клаймича был шикарный, по местным меркам, двухкомнатный люкс. Мы сидели в небольшой гостиной с диваном, двумя креслами, ковром, холодильником и цветным телевизором. На столе стояли остатки, заказанного в номер ужина — в ресторан возбужденный Клаймич спускаться отказался категорически.
Я развалился в одном из кресел, "брутально" пристроил ноги на столе среди использованной посуды и продолжал "играть" с Клаймичем в интеллектуальный пинг-понг.
— …Допустим, — горячился Григорий Давыдович, — но Витя, я намного старше и могу рассуждать о практических вещах, с которыми вы столкнетесь в своей жизни несколько позже. Женщины очень эмоциональные и ранимые, в своей сути, существа. Управляться с перепадами настроения или неверной оценкой обстоятельств одной женщины, подчас невыносимо сложно, а здесь придется справляться с тремя! Насколько это реально?!
Он помолчал, задумавшись, затем схватил недопитый бокал с белым вином и залпом его осушил.
«Эк, ты намаялся с Понаровской и Пьехой, недаром с обеими расстался.»
— И следуя вашему призыву называть вещи своими именами, скажу так… — глухо продолжил Клаймич, — практически, это НЕРЕАЛЬНО! Насколько бы вы ни были талантливый и какой бы успех ни сопутствовал группе первоначально, через некоторое время эта троица перегрызется между собой, проест всю плешь нам и, в итоге, развалит группу. К тому же не забывайте, что женщины имеют странную привычку выходить замуж и рожать детей, — Григорий Давыдович притворно засмеялся, маскируя горечь всех предыдущих сказанных слов.
Я покивал головой и, поймав его взгляд, спросил:
— Можно отвечать? Ок. Вы, абсолютно правы и хотя это может показаться странным, но я вас хорошо понимаю, — я помолчал, придавая весомость сказанному, — но именно потому, что так сложно справиться с одной женщиной, лучше их завести три…
Я заткнулся и принялся скрести ложкой по стенкам металлической вазочки, собирая остатки мороженого.
Клаймич сначала недоуменно, а затем задумчиво разглядывал меня, тоже откинувшись в кресле и, наконец, расслабившись.
— Поясните свою мысль, Виктор, — вкрадчиво попросил он.
— Охотно, Григорий Давыдович, — я отставил пустую вазочку на тумбу с телевизором и сплел пальцы на несуществующем пузе, — Итак… давайте будем исходить из той аксиомы, что большинство баб — существа глупые, злые, жадные, истеричные и неблагодарные. Поэтому, логично пред…
Мой спич был прерван диким хохотом! Клаймич рыдал и бился в конвульсиях! Он пытался остановиться, но снова и снова начинал трястись в судорогах неудержимого хохота!