— Я этого и хочу!! — "родила", наконец, "потеряшка дара речи".
— Я так и понял, — снисходительно киваю.
Официант принес кофе с мороженым, бутылку вина и один(!) бокал. Пока он все расставлял по столу и наполнял этот самый бокал вином, Вера угрюмо молчала.
— Все происшедшее там, в Ленинграде, было ошибкой. Страшной ошибкой. Это моя вина и я искренне прошу у тебя прощения, — глухо произнесла она, когда официант отошел.
Я пожал плечами:
— Я написал тебе песню, я ввязался за тебя в драку и считал это день самым счастливым в моей жизни… А ты сбежала. Я обиделся. Даже страдал… А потом увидел с какой неприязнью и ненавистью ты на меня смотрела, там на стадионе. И все прошло. Я никому ничего не рассказывал и никогда не расскажу. Но я не заслужил такого отношения к себе. Совсем не заслужил…
Я неспеша положил в кофе кусочек рафинада и неслышно стал помешивать маленькой ложкой.
Даже несмотря на сильный загар, было видно, как горят Верины щеки. Она пару раз открыла рот, но так и не смогла ничего сказать.
«Господи, как маленький ребенок… Даже стыдно с ней так.»
— Ладно. Закроем эту тему. Идея тебя привлечь к нашему проекту принадлежала Клаймичу, типа голос есть, английский знаешь и вообще красотка… Я тут ни при чем. Возражать не стал, потому что это выглядело бы подозрительно.
— А Альдона? — хрипло спросила Вера.
— Альдоне я предложил сам, тогда в ресторане, после танца. Она отказалась. Следовательно, вопрос тоже закрыт.
— Она хочет.
— ?
— Она сама сказала, что ты… Ну, у тебя может получиться… И мне не стоит сразу отказываться… Я поняла, что она тоже хочет, когда Григорий Давыдович говорил… что нужно три солистки… Она сама пошла со мной на стадион… Мы хотели поговорить… там… тогда…
Вера замолчала.
Я пил кофе и ковырял ложкой мороженое. Вера держала в руке бокал с налитым вином, но так к нему и не прикоснулась губами. Красивыми, самую малость припухлыми и яркими как коралл. Они чуть вздрагивали и я…
Тряхнул головой, отгоняя навязчивые образы.
В этот момент к нашему столику подошел какой-то кавказский хрен… Типа, не подумайте ничего плохого, "хрен" просто решил "позьнакомитьса"!
Вера даже головы не подняла на него. Впрочем, и я не успел открыть рот, как у нашего столика нарисовался САМ Ованес Ваганович.
Несколько негромких слов и "хрен" растворился в полумраке ресторана, а к нам за весь вечер больше никто не подходил, кроме официанта.
— Ты неправильно понял… Я не… ненавижу… За что?‥ Просто это все неправильно… Я не должна была… тогда допускать такого…
— Чего именно? Целоваться или бить меня локтем по лицу? — вежливо уточнил я.
— И того… и другого… — опять потерялась Вера и судорожно отхлебнула большой глоток из бокала.
«Хм… Попробуем?‥ Шанс-то последний…»
— Не знаю… У меня к тебе нет претензий ни за то, ни за другое… — я взял бутылку и долил Верин бокал, — А вот твое бегство… это уже ни в какие рамки…
— Ты не понимаешь! — негромко, но горячо стала объяснять Вера, схватив меня за руку, — Это неправильно! Так не должно было быть!
— Но было… — эхом откликнулся я.
— Этого не должно было быть… — потеряно повторила Вера.
Я отсалютовал ей чашкой кофе, а она автоматически приложилась в бокалу.
— А откуда тогда столько ненависти?! За что?‥
Что говорил я и что отвечала она, уже не имело значения. Придя сюда, расставить точки над "i" и объяснить, что эта была большая ошибка и все кончено, Вера, моими усилиями, сбилась на оправдания и неубедительный лепет.
Сначала мы "обсасывали" эту тему, потом я спросил, что ее понесло в журналистику и заказал вторую бутылку вина. Затем рассказывал, как мы станем знамениты и покорим весь мир, недаром, даже такая "продуманная" девица, как Альдона, тоже хочет быть в группе.
Когда через два часа мы вышли из ресторана, в Вере было почти полторы бутылки вина, жгучая вина передо мной и желание стать всемирно известной певицей.
«Бриллиантовое колье отдал бы за двуспальную кровать… Я помню… у меня их, минимум, три штуки…»
Я дотерпел до первого темного закутка и со словами "Вера, я тебя люблю", прижал девушку к себе и впился в ее губы своими.
Она даже не думала сопротивляться. Она просто заплакала. Тихонько. Вздрагивая всем телом. Очень горько.
Я тут же отпустил…
Потом мы долго сидели на пустом пляже и я её успокаивал, а она захлебываясь, периодически, слезами, невнятно рассказывала мне, как однажды её чуть не изнасиловал и избил парень, которого она сильно любила.