Хотя нет… Альдона не плакала. Специально посмотрел на нее на первую. Спокойно сидит, чуть прищурив глаза, без каких-либо, видимых эмоций… вот только на скулах ярко алеют две полосы.
Про других женщин говорить нечего — плачут все. Только Саша Завадская, видимо, не поняла текста по малолетству. А вот мужики… Степан Захарович — достал платок и "сморкается". Александр Павлович — Верин папа, склонился к жене и успокаивающе гладит ее по плечу. У Клаймича — мокрые глаза.
«Упс… чего-то не знаю про Григория Давыдовича. Хотя несложно догадаться, раз он в Ленинграде живет… но может и просто от эмоций…»
Леха сидит, опустив голову.
Ну а так, в целом, что? Подходили все по очереди, обнимали, трясли руку. Большей частью молча…
Завадский с Клаймичем, только вылезшие из студии, снова туда залезли и вкалывали как проклятые еще три дня. Ведь время отъезда неумолимо приближается.
Уже третье утро подряд, после обычной тренировки, Альдона отрабатывает с нами удары ногами. Мы стараемся! У Верки технически все отлично и постепенно стал акцентироваться удар. Втянулся Леха — не любит "мамонт" быть отстающим!
Со мной все сложнее… Притворяюсь.
Дело в том, что следующим утром, после первой тренировки, я понял, что теперь не только ЗНАЮ, как выполнять разученные удары, но и МОГУ это сделать.
Естественно, первым делом, я, один из них и исполнил. Видимо, слишком хорошо… поскольку в глазах Альдоны вспыхнуло такое ПОДОЗРЕНИЕ, что следующую попытку я "смазал" чисто на "инстинкте самосохранения". И больше не выпендривался — прогрессировал наравне со всеми. Но запомнил. Буду делать выводы. Чуть позже…
Сегодня, по окончанию тренировки, когда Вера обсуждала с Лехой, "похоже, надвигающуюся грозу", Альдона, забирая со скамейки полотенце, бросила мне безразличное:
— Поговорить надо…
«Эту фразу я уже слышал… правда, другим, но тоже женским голосом!»
— Конечно. Давай сегодня в три… В "Кавказе", — кивнул я.
»Будем блюсти зарождающиеся традиции до конца!‥
Ну, вот теперь и сидим. Молча пьем сок.
— Ты хотела поговорить…
Альдона заправляет мешающую белую прядь за ухо и нейтрально интересуется:
— Что дальше?‥
— Ну, а что дальше… Я говорю — ты делаешь, меня все абсолютно устраивает!
— Ты жее не думаеешь, что из-за какиих-то неудаачно вырваавшихся слоов, яяя буду изображаать из себяя рабынюю?! — она насмешливо кривит губы.
«А акцент-то как сразу попер!»
Я тоже улыбаюсь:
— Как раз думаю! Даже уверен… Поэтому, слушай первое задание — ты не имеешь права ничего с собой сделать: ни покончить жизнь самоубийством, ни спровоцировать несчастный случай, ни причинить какой-либо другой вред себе. Задание понятно? — я победно откидываюсь на мягкую спинку удобного стула и наблюдаю за реакцией прибалтки.
Она совершенно спокойна, голос звучит ровно, даже сочувственно, только вот акцент царапает слух, как "наждачка":
— В какоом миреее ты живееешь? Людиии нее выполняяют такииих обещаааний! Ты — мааленкиий наивныий мальчииик! Дажее смешноо…
Если бы не акцент и знакомые две косые полосы на щеках, я бы уже выстраивал разговор по-другому, пытаясь, хотя бы что-то выторговать за ту "пляжную победу". А так…
«Прём ва-банк… Все или ничего!»
Продолжаю "расслабленно" улыбаться и, тоже добавив "сожаления" в голос, негромко изрекаю:
— Так то обычные "люди"… А то ТЫ… Ты выполнять будешь все, что пообещала. Тебя заставит это сделать твоя клятва!
Я допиваю яблочный сок и продолжаю:
— А теперь слушай второе задание: ты не можешь причинить мне никакого вреда… Ни мне, ни моим близким. Моя жизнь для тебя священна, ты должна ее оберегать, даже ценой своей собственной! Задание понятно?
Девушка совершенно сокрушенно качает головой и даже прикрывает глаза от огорчения:
— Всеее-такиии тыы болееен… Этооо манияя велииичияя илии прогрессируующаяя шизофренииия? Тыыы бываал у профиильныыых врачееей? Я неее шучююю… Я обеспокоооена заа тебяяя…
«Мдя!‥»
— Ты зря упорствуешь, — я передразниваю Альдону, и теперь тоже "расстроенно" качаю головой, — делать ты будешь и изменить своей клятве не сможешь. А если продолжишь упрямиться, дам задание перегнуться сейчас через стол и поцеловать меня… Прям, по— настоящему, взасос! На нас, как раз, официанты пялятся, вот им потеха будет! — я гаденько хихикаю.
— Яяя трачуу времяяя на сумасшееедшеегоо, озабоооченногоо придуркаа. Этоо нее интерееесноо. Прощаай, — с брезгливой гримасой, девушка встает, кладет на стол три рубля и разворачивается ко мне спиной.
— Не смей уходить, я не разрешаю… — жалко блею ей вслед.