Звучит команда "бокс" и Мисюнас налетает на меня с прямым в голову, закрываюсь и пропускаю удар прямиком по ране. От страшной боли опять валюсь на настил. Судья открывает счет, который прерывается гонгом.
В моем углу, куда меня дотащил Ретлуев настроение совершенно похоронное.
- Витя,- мягко говорит Ретлуев, очень редко обращавшийся ко мне по имени - надо останавливать бой, ты не восстановился после удара ниже пояса и теперь нахватаешь нокдаунов, а не дай бог нокаут.
- Ильяс,- хриплю ему в ответ, от боли ВЕЗДЕ плывет перед глазами - ты меня в это втянул, так что не смей мне говорить, что все окончено. Я сам решу, когда конец!
Ретлуев молчит.
И тут вступает, все время молча махавший полотенцем, Леха:
- Он сейчас кинется тебя добивать, уйди влево за бьющую и пробей ему в голову, двигаться нормально ты не можешь, так что ставка на один удар. Давай, брат.
Ретлуев молча посмотрел на обоих, скривился, как от лимона, прихватил меня за шею, притянул к себе и сказал на ухо:
- В голову не получится, он - настороже, уйди за бьющую, наступи ему на ногу и пробей апперкот, снизу резко всем телом под подбородок. Давай... 'брат' - он еще раз скривился.
Пряча от Мисюнаса глаза, пошатываясь вышел на центр ринга. В зале повисла тягостная тишина, кажется все уверены, что меня сейчас окончательно "уронят".
Гонг, "бокс" - собрав оставшиеся силы и всю ненависть, я меняю стойку и, пригнувшись, ныряю вперед правым плечом с опущенной рукой. Как следствие, пропускаю в ухо короткий боковой, боли не чувствую, вообще ничего не чувствую, кроме желания убить Мисюнаса, Шоту, Ананиста в генеральском мундире и еще кого-нибудь. Плотно "липну" к неожидавшему этого Мисюнасу и наступаю своей правой ногой ему на кончик правой кеды, не давая разорвать дистанцию.
А дальше "де жа вю", вчера я так же стоял вплотную с ТВАРЬЮ и убил ее коротким правым снизу.
"Бумс", стоит, бью еще раз вкладывая все, что во мне осталось "бууумс", Мисюнас валится на меня, и мы оба падаем.
- Вставай!!! - хором ревут из угла Ретлуев и Леха, я слышу их, как из-под толщи воды, но честно пытаюсь выбраться, скинув с себя прибалта, и сначала встаю на одно колено, а потом, все-таки, поднимаюсь на совершенно ватные ноги.
Зал беснуется. Финал удался! Нахожу мутным взглядом VIPов. Запомнят! Стоят и тоже отчаянно хлопают. Мне плохо. Мне очень плохо. Рефери поднимает мою руку, а над Мисюнасом в его углу колдуют врачи. С помощью моих секундантов, с трудом спускаюсь с ринга вниз. Не отрываю левую руку от бока, чувствую, что идет кровь. Странно, что пока никто не заметил пятна на форме.
Нас окружают мундиры. Поднимаю глаза, передо мной стоит Чурбанов и что-то говорит. Опускаю левую руку, замминистра продолжает говорить, но посреди фразы постепенно замолкает и с округлившимися глазами молча показывает на мой бок.
"А пропади все пропадом!"- думаю я с облегчением и валюсь прямо на Чурбанова. Темнота...
29
Позже, много позже, по рассказам некоторых участников тех событий, мне удалось воссоздать всю картину того дня...
Чурбанову, не осталось ничего другого, как подхватить меня под мышки. К нему на помощь устремились референты и адъютанты, но, как льдины ледоколом, были выдавлены в стороны могучим корпусом Лёхи.
Так и тащили меня к судейским столам заместитель министра МВД СССР, генерал-лейтенант милиции, любимый зять Генерального секретаря ЦК КПСС, товарищ Юрий Михайлович Чурбанов и условно осужденный, водитель 'Скорой помощи', 'мой большой брат', гражданин Коростылев Алексей Геннадьевич, в окружении возбуждённо галдящей и пытающейся помочь толпы высокопоставленных лиц.
Когда они водрузили мою безвольную тушку на столы, то возникла небольшая заминка, никто не знал, что делать дальше. Рядом возник 'хозяин Ленинграда' Романов, несколько запоздавший к перетаскиванию тяжестей. Сохраняя видимое спокойствие, ветерана войны кровью удивить невозможно, он задрал мою футболку...
Дома, когда я мастерил повязку, то сделал это с немалым запасом прочности. Квадрат бинта во весь бок, густо засыпанный стрептоцидом, я плотно заклеил, ровными лентами, которые отрезал от катушки лейкопластыря.
Теперь же это произведение моего творчества представляло из себя жуткое зрелище: ленты разошлись и начали отклеиваться, из образовавшихся разрывов текла кровь, также она же обильно проступила и по всему периметру повязки.
- Ничего себе! - интеллигентно выдохнул глава 'города трех революций'.
- Во, бля! - куда более экспрессивно выразился всесильный замминистра.
- Врачей сюда! - это они уже исполнили хором...