Я чуть не выронил бутерброд. Смотрел на него выпученными глазами и не мог поверить. Думал ли я, что найду тут такого друга?! Друга с большой буквы! Который не бросит и не оставит в трудной ситуации! Поможет! Отдаст последнее ради призрачной надежды спасти меня. Он ведь даже не знает точно, внесут меня в тот пресловутый список или нет. И всё равно отдал все свои накопления!.. Невероятно.
Я прильнул к решётке, забыв о бутерброде. Протянул ладонь, которая еле-еле вылезла между прутьев.
– Спасибо, друг, - проговорил я.
Он улыбнулся и пожал мои пальцы.
– Не за что. Ты ешь, ешь давай! – воскликнул он. – Быстрее, а то охранник всё-таки может вернуться. Передачки запрещены ведь.
– Да-да… – Я откусил кусок и опять с набитым ртом спросил: – А как же ты оказался здесь? Ты ведь должен быть в лазарете.
– А кому я там нужен? Подлатали немного, напичкали лекарствами, повставляли всякие трубки куда надо и сказали «вали отсюда». Придёшь, говорят, на перевязку послезавтра. Катаюсь теперь на четырёх колёсах, жду что будет дальше.
– А что сказали про ногу?
– А что про неё скажешь? Если бы всё было нормально на фронте, то отправили бы первым транспортом на Кипп, там я прошёл бы реабилитацию, а потом заново сюда, уже на двух ногах. Сейчас на Киппе есть такие технологии. Гил-виард снабдил своими передвижными и стационарными лабораториями, и даже сотрудников своих прислал, которые там наших обучают. Раньше такого не было, и я бы остался бы дома. С одной ногой, но зато дома. А теперь, видишь, отращивают конечности на раз-два, и снова марш на фронт. Главное, чтобы голову не оторвали, а всякие там руки-ноги, это плёвое дело.
– А что это за банка у тебя на ноге?
Крудфрид рассмеялся и постучал пальцами по стеклу:
– А это защита от меня!
– Не понял.
– Оно знаешь, как чешется! Хоть на стенку лезь! Сегодня даже спать не мог! Стал раздирать ногу, а медики заприметили и говорят, что нельзя чесать. А я не могу! Оно, гад, чешется! Страшно чешется! Чесал, чесал, а потом они приковали меня за руки и ноги… то есть ногу, и напялили эту банку. Чтоб не чесал! – Он в голос засмеялся. – Самое противное, что снять её невозможно! Поверь, дядь, я пробовал! Гады как-то прилепили её или приклеили! В общем, снять у меня не получилось. А чешется, гад, вообще жуть!
Крудфрид обернулся, потому что услышал шаги в коридоре.
– Всё? – спросил он кого-то.
– Всё, - послышался ответ.
Это был охранник. Он подошёл к коляске Крудфрида, заглянул в мою клетку и сказал моему другу:
– Всё, вали отсюда, быстро.
– Как там наверху обстановка? Можно?
– Пока никого, так что вали быстрее.
– Понял. Валю. – Крудфрид взглянул на меня, помахал рукой и сказал: – Ну, бывай, дядька! Постараюсь ещё как-нибудь заглянуть. Но не обещаю. Сам знаешь, ситуация какая. Если что, дам знать о флагмане и что там вообще надо делать. Думаю, пройдёт несколько дней, если нас раньше не поджарят. Всё зависит от южного фронта. Там сейчас слишком горячо.
Я кивнул:
– Спасибо, Крудфрид.
– Да ладно! – вклинился охранник. – Ещё поцелуйтесь тут! Живо на выход, Крудо!
– Да-да! Уже мчу!
Крудо? Я тихонько хмыкнул. Наверное, кличка…
Коляска уехала; в коридоре остался охранник; он смерил меня неопределённым взглядом и приглушённо сказал:
– Крошки собери с пола, чтоб не засекли, и пустую бутылку с бумагой отдашь мне. Всё понятно?
– Да.
– Жри быстрей.
Жру! Что мне остаётся делать. Когда запихнул последний кусок хлеба в рот и вылил остатки напитка туда же, нагнулся и подсунул под решётку своё добро. Тут же появился охранник, собрал всё и хотел было уйти, но тут рядом что-то стукнуло. Это был мой сосед по камере. Он пробасил на каком-то непонятном языке, что-то злобное. Я через решётку вопросительно взглянул на охранника. Тот скривился, помотал головой и тихо сказал мне:
– Газ закончился. Сейчас все будут просыпаться. Этот проснулся первым и унюхал жрачку. Поэтому бузит. Жрать хочет.
– Газ?
– Арестантов обычно усыпляют газом, чтоб спокойнее было. Насчёт тебя попросил твой дружбан, поэтому я пустил только половину дозы. Ты и поспал мало. Но если будешь рыпаться и нарушать порядок, пущу полную дозу. Это ясно?
– Конечно.
– Всё. На койку и молчать.
Я кивнул и тихо опустился на койку. Лёг. Закрыл глаза. Сквозь щелочки между век, видел, как охранник тихо отошёл от решётки и скрылся. Скрипнуло его кресло, как обычно бывало, когда он в него садился. Я открыл глаза.
Тишину нарушал мой сосед: ухает, топает, мычит и рычит; чуть погодя я услышал, как загремела решётка; сосед тряс железные прутья и громко рычал что-то на своём языке. А в следующее мгновение раздался неповторимый звук проходящего по решётке тока. Сосед вскрикнул и, очевидно, свалился на пол. Потом он немного поутих. Одумался. Да, парень, нечего бузить, иначе поджарят током! Это я усвоил уже давно.
[1] Пупкарь – надсмотрщик в тюрьме.
3.6
День прошёл спокойно… за ним – ещё день. Перемена дня и ночи чувствовалась чисто физиологически, потому что свет в этом подземелье не выключался никогда. Старый охранник сменился новым – в принципе, это единственное, что изменилось.
Крудфрид больше не приходил.
Кормили скудно, но кормили.
На третий день я заметил старого охранника. Он подошёл к моей решётке, пристально посмотрел на меня и сделал какой-то жест, который я совершенно не понял. Он что-то хотел мне сказать? Предупредить? Или же Крудфрид решил через него послать весточку?
Но больше я ничего не узнал. Спрашивать, понятное дело, не стал, потому что соседи по камерам могут всё услышать; поднимется шум, беспорядки – зачем это надо. Ничего не остаётся, только ждать. Ждать неизвестно чего. Но, если подумать, охранник не так просто сделал тот жест. Значит, всё же хотел что-то сказать, и это «что-то» явно связано с Крудфридом. Больше объяснений в мою голову не приходило.
И я решил на всякий случай приготовиться. Ну а что готовиться? Мне – зэку – собирать вещи не придётся – встал, вышел и ушёл… если получится.
Получится! Я почему-то всё время был в этом уверен. Крудфрид не бросит меня тут. Уверен, что не бросит. И если настанет такой момент, когда моя помощь нужна будет ему, я костьми лягу, но сделаю всё, что в моих силах! Таких людей, как он ценить. Порядочные, надёжные люди – это вымирающий вид...
Нары всегда навевали на меня странную философскую меланхолию; мысли перетекают одна в другую, переплетаются, множатся и заканчиваются лишь тогда, когда уединение нарушает охранник или же одолевает сон.
В этот раз меня свалил сон. Отключился я незаметно, как всегда. Действие газа!
Но проспал, очевидно, недолго.
По-моему, меня трясли за плечо.
Открыл глаза: охранник! Он навис надо мной и шипел, приставив палец к губам. Вместо того, чтобы спросить вслух, я вопросительно посмотрел на него. Он понял, что шуметь я не буду и еле слышно сказал:
– Вставай. Вот твоя одежда. – Он бросил на койку лёгкий военный скафандр. – Переодевайся и иди за мной.
Я вскочил с койки. Застучало сердце, в голове спросонья слегка зашумело, но быстро прошло.
Решётка была поднята. В коридоре, как обычно, никого.
Лёгкий ступор быстро прошёл. Я скинул свою арестантскую робу и напялил герметичный костюм. Хм… как по мне шит. Теперь я ничем не отличался от киппонских военных лётчиков. Вот это да. Есть, чему удивиться.
Видя, что я готов, охранник молча вышел из камеры и быстрым шагом направился по коридору. Только один раз обернулся – иду я за ним или нет. А я, естественно, спешил за ним.
Мы миновали несколько камер; за решётками я заметил арестантов, которые мирно спали. Какое-то скверное чувство кольнуло в груди; я вспомнил, что говорил Крудфрид насчёт пленных: их здесь бросят. Флагман улетит, а эти люди будут тут сидеть закрытыми и о них все забудут. Вправе ли я идти сейчас за охранником? Не предаю ли я этих людей, которые спят и даже не подозревают, что происходит? Предаю, конечно. Я слишком мягок? Наверное. Слишком щепетилен? Может быть. Но то, что я шёл за охранником и ни словом не обмолвился про пленных, говорило о том, что я, скорее всего, меркантильный эгоист. Конечно, муторно признавать такое. Всё время говорил о человечестве, что все люди – эгоисты. А сам? Чем я отличаюсь от всех остальных?