Дома братья вели относительно разгульный образ жизни, однако, Глеб по мере сил старался держать их обоих в рамках: не позволял брату слишком много пить, слил в унитаз где-то добытую тем травку, буквально наорав на него.
- Тебе 55, мать твою! Не 26. Забудь о веществах, нам и алкоголя хватит, чтобы упороться. Тебе веселья не хватает? – вопил Глеб. – Давай я тебе его обеспечу, - и в два шага преодолел расстояние между ними, потянулся к потным подмышкам брата и принялся исступленно его щекотать, зная, как боится и не любит это дело Вадим.
Тот всплеснул руками, истерично захохотал и принялся отступать все дальше и дальше, а Глеб толкал его вперед прямо на кровать и навис, наконец, продолжая водить пальцами по бокам брата. Вадим извивался, орал, пинался, пытался отталкивать обнаглевшего Глеба, но был абсолютно бессилен перед его олимпийским спокойствием и упорством, достойным Феликса Эдмундовича, в желании довести Вада до абсолютного изнеможения.
- Прекрати! – вопил он. – Больше никакой марихуаны, обещаю!
- Ты у меня еще и пить завяжешь, - приговаривал Глеб, прохаживаясь пальцами по ребрам мелкого.
- Да бля, только кефир, клянусь! – верещал Вадим, сам не осознавая, на что он соглашается.
Глеб вдруг замер с ладонями на груди брата. Тот тяжело дышал, не веря, что его мучения закончились. Его влажные глаза все еще сверкали блеском перевозбуждения. Их бедра и колени невольно соприкасались, и Глеб не в силах был заставить себя оторваться от брата и слезть с кровати. Да и Вадим молчал, часто моргал и пытался привести в порядок дыхание.
- Ты закончил? – прошептал он наконец, хватаясь за ладони Глеба и пытаясь убрать их с груди.
- Да, - отрезал тот и резко поднялся. – Заметь, ты поклялся.
- Хочешь сказать, что мы теперь будем напиваться исключительно кефиром? – уныло протянул Вадим, поправляя одежду.
- Пока да. А там в своем 1990-м пей что угодно, там я тебе уже буду не указ. Там ты мной командовать будешь.
- Да уж как теперь и командовать тобой, - беззлобно проворчал Вад, - после всего пережитого-то.
- Ничего, Вадик, у тебя все получится, я в тебя верю, - махнул рукой Глеб и отправился на кухню разогревать обед.
Готовили оба из рук вон плохо, поэтому пробавлялись самой простой едой – жарили сосиски, резали овощи, варили пельмени и макароны с тушенкой. Иногда просто заказывали на дом пиццу, и тогда Глеб прятался в глубине квартиры, чтобы курьер ничего не заподозрил.
До выступления на Чартовой дюжине оставалось все меньше времени, а Вадиму все никак не удавалось похудеть. Глеб нагуглил в интернете несколько самых простых диет и в итоге решил выбрать наиболее эффективную – посадить брата на гречку. Две недели одной только запаренной кипятком гречки – и Вадим должен был скинуть килограмм десять. В доме у него имелись тренажеры, так что, привести себя в божеский вид было вполне реально.
И когда Вадим заявился на кухню, готовясь в очередной раз слопать тарелку пельменей, Глеб поставил перед ним блюдце с двумя горстями полусырой гречки. И ничего больше.
- Это что? – нахмурился мелкий.
- До фестиваля, Вадик, остается не так много времени. Тебе нужно обязательно похудеть до той поры, чтобы явиться на сцену в лучшем виде. Поэтому с сегодняшнего дня ты садишься на запаренную гречку и… все. Будешь лопать только ее и заниматься на тренажерах. И успех тебе обеспечен.
- Ты с ума сошел! Да чихал я на это похудение! Все равно через полтора месяца вернусь обратно!
- Там и отожрешься, а здесь ты должен стать красивым. Начнешь отращивать волосы и качать пресс.
- Глеб, я не стану этого делать! – пытался сопротивляться Вад.
- Еще как станешь.
- То есть я буду жевать гречку в то время, как ты лопаешь пиццу?
- Для твоего спокойствия я тоже могу сесть с тобой на диету. Будем худеть вместе! – и Глеб поставил на стол второе блюдечко с гречкой.
- А к чаю что? – заныл Вадим, скребя чайной ложкой по краям блюдца.
- К чаю будет чай! Ну можешь съесть яблоко, оно не калорийное. На ночь выпьешь кефир. И так месяц! – заключил Глеб и с перекошенным лицом принялся заглатывать гречку, которую сам с детства терпеть не мог. Но на что не пойдешь ради любимого братца.
Вадим поморщился, но смиренно приступил к еде. Гречку Глеб явно не додержал в кипятке: она скрипела на зубах и плохо жевалась, но Вада и самого захватила идея сбросить лишние кило, и он двигал челюстями, представляя себя на сцене фестиваля снова стройным, подтянутым, с плоским животом и в узких джинсах…
Однако к вечеру, когда под ложечкой основательно засосало, фантазии эти помогать перестали. Глеб оказался предусмотрительным и выкинул из дома все продукты, кроме пресловутой гречки, яблок и кефира. На репетиции он теперь ездил с Вадом, контролируя каждый его шаг, чтобы тот не сорвался и не сбежал в ближайшее кафе за бургером.
- Глеб, может, хватит, а? – стонал Вадим три дня спустя.
Голод преследовал его повсеместно, гречка раздражала одним своим видом. Казалось, ее запах преследовал Вада повсюду. Ни яблоки, ни кефир не помогали.
- Ну подумаешь, выйду на сцену в афгани и тунике….
- Никаких тебе больше афгани! – авторитетно изрек Глеб. – А будешь сопротивляться, я их порежу на клочки, сожгу, а пепел развею по городу! Иди лучше побегай, а то сегодня отлыниваешь чего-то.
Глеб следил, чтобы каждый день брат занимался на тренажерах – бегал, качал ноги и пресс. И каждое утро ставил его на весы, отмечая успехи. Худелось и вправду неплохо. Оба они в первые же дни сбросили по пять кило, и влезать в те самые пресловутые джинсы, пуговицу к которым Вадиму потом пришлось пришивать, стало значительно легче. Но они все же по-прежнему застегивались с большим трудом, а Глеб поставил цель: джинсы должны сидеть свободно и не перетягивать живот и бока.
Вадим теперь регулярно брился, а вот виски отрастали очень медленно и до чарта точно не успевали превратиться в прежние роскошные кудри. Так хотя бы избавиться от ненавистных афгани уже было бы достижением. Глеб гонял брата на репетиции в обновках, и СДК не узнавали шефа и слегка обалдевали от происходящих с ним перемен, а он обливался слюной, наблюдая за тем, как Каплев жевал жареную курицу - самому-то ему подобное счастье светило только после возвращения в его родное время.
До возвращения Юли с Бали оставалось еще несколько дней, но вместо ухода в отрыв братья продолжали ограничивать себя буквально во всем. И просыпались по ночам от урчавших от голода желудков друг друга.
- Глеб, я так больше не могу, - ныл Вад, отворачиваясь от очередной порции гречки. – Джинсы уже застегиваются, я даже дышать и ходить в них могу, может, хватит? Да и мне мои новые вещи такими темпами велики станут! Об этом ты подумал?
- Купим еще, проблема-то, - закатил глаза Глеб. – Зато ты у меня будешь красавчиком. Как и я сам впрочем, - и он похлопал себя по стремительно худевшему животу.
Потом они долго мерили друг друга, изучали вещи на сайтах одежды, подбирали себе кое-что. Вад старался не особо усердствовать: еще неизвестно, как его старшая версия отреагирует на все подобные изменения и будет ли носить так тщательно выбранный им гардероб. Однако, Глеб пообещал, что в любом случае заберет все шмотки себе. Они угрохали на это целый вечер, а на следующий день, когда все доставили, сумели, наконец, полноценно отвлечься от еды и заняться исключительно примеркой. Разделись оба до белья, спорили до хрипоты, отбирая друг у друга вещи, тыча друг другу в животы и зады, крича:
- У тебя пузо больше, поэтому эти джинсы мои!
- Зато у тебя жопа до пола висит, ты ее в них не засунешь, а ну отдай!
Толкались, щипались, хохотали до колик, в итоге оба перемерили все. За одну рубашку едва ли не передрались, пока не решили заказать еще одну точно такую же.
На город давно опустилась ночь, Самойловы даже забыли поужинать пресловутой гречкой и продолжали на голодный желудок разгребать гору одежды. В одни из джинсов не влезал никто из братьев, но нравились они обоим, поэтому их решили оставить на перспективу в надежде, что хоть кто-то похудеет до нужного размера. Джинсы и вправду были славные, но братьям не подходили – слишком светлые со слишком провокационными надписями, ободранной бахромой и вместо гульфика – широкой резинкой, которую издалека можно было бы принять за слишком откровенно торчавшее нижнее белье. У Глеба из них вываливалось пузо, на Вадима же они вообще с трудом налезали, и он, используя старый метод, лег на постель и принялся натягивать их на себя так. Глеб навис сверху, помогая, стараясь задвинуть на задний план эмоции, которые в нем вызывала вся эта процедура.