– Ты в этом уверен? – настойчиво спрашивает Кармел, вытаращив глаза и глядя на стол. – Что ты там говорил о кассетах?
Леннокс бросается к большому столу, где лежат его вещи. Убирает телефон и бумажник в карман пальто. Колеблется, глядя на кассеты и магнитофон. Потом смотрит на нее.
Его палец зависает над кнопкой "плей", а Кармел задумчиво смотрит на него.
Реминисцентная терапия 5
Легко ненавидеть кого-то, о ком ты на самом деле ничего не знаешь. Действительно, так оно даже и легче. Ты видишь только поступки, верхушку айсберга, а не то, то стоит за ними. У нас у всех хватает своих проблем. Мой старик годами выбивал из меня все дерьмо. Это прекратилось, когда мне стукнуло шестнадцать. Я тогда уже занимался боксом в клубе "Спарта" на Макдональд-роуд. Каждый вечер, когда я собирался в зал со спортивной сумкой на плече, он украдкой наблюдал за мной из своего кресла. Он не знал, что это я за ним следил. С каждым месяцем он слабел, его плечи становились все более узкими, а голос – все менее дерзким, в нем все больше слышалась шепелявость домохозяйки. Но я никуда не торопился. Тупой ублюдок думал, что я забыл про все те побои. Когда я уходил из дома, через два дня после своего восемнадцатилетия, я сломал ему челюсть. Вырубил его с правой и наблюдал, как старый пердун рухнул на пол. Моя мать кричала: "Ты зачем это сделал?", а я не ответил "Он знает" или что-то в этом роде в качестве самооправдания. Просто пожал плечами: "Так, захотелось, и все". Неделю спустя я зашел к ней повидаться. Он сидел молча, с этой проволочной фигней на челюсти, и потягивал суп через соломинку. Смотрел на меня так же жалостливо, как я на него в детстве много лет назад. Он вызывал у меня отвращение, его вид жертвы был еще более жалким, чем образ садиста. Если бы у него была вторая челюсть, я бы ее там же сломал.
Я поклялся, что никогда не буду таким по отношению в своим детям. И я сдержал свое слово: я никогда в жизни не поднимал на них руку. А вот со всеми остальными я не церемонился, особенно с преступным отребьем, с такими, как он, которые мне попадались. Фиг знает, правильно ли я поступал. Одно скажу точно: кошмары меня из-за этого по ночам не мучили.
Но Ленни... бедный засранец. Хрен знает, что произошло в том туннеле, но уж точно у старого мудака из его группы реминисцентной терапии что-то пошло не так. А еще этот баран, который позволил ему говорить дальше. Его надо уволить нафиг. Моя дочь не должна слышать это дерьма: медицинский персонал – тоже люди. Они такие же ранимые, как и все остальные. Но она слушала, и я тоже.
Рэймонд и его друг Лес катались на велосипедах, не подозревая, что Бим и его кореша поджидают их в туннеле. Ему тогда было десять или одиннадцать. В то утро он вернулся рано, намного раньше, чем обычно. Я видел, как он входил через заднюю дверь, когда спускался по лестнице. Я был наверху, в спальне, с матерью этого пацана. Она уже спустилась, чтобы сделать бутерброды. Я спускался к ней, когда он вошел и застал меня на лестнице. Когда он посмотрел на меня, по лицу парня я понял, что произошло что-то ужасное. Блин, никогда не забуду этот взгляд. Сначала на меня, потом сквозь меня, как будто он увидел что-то во мне и сделал свои выводы.
Меня мучила совесть, и мучает по сей день.
После того, что я натворил, я не мог там оставаться. Сказал Аврил, что не могу жить на суше, что было полной лажей. Я не мог смотреть ей в глаза, как и этому маленькому, но уже сломленному Рэймонду и его другу. Тот другой пацан, судя по всему, пустился во все тяжкие. Бедный ублюдок, но, вероятно, он все равно бы таким вырос. Больше всего мне нужно было убраться подальше от Бима, который к тому времени покончил с торговым флотом после того, как чуть не убил человека в драке в одном из баров Барселоны. Он его избил так сильно, что тот овощем стал. Но теперь он болтался по Британии и континенту, ввязываясь во все эти мерзкие дела со своей маленькой бандой. Когда становилось жарковато, он находил краткосрочный контракт на судно и уходил в море. Он был прямо как призрак.
Я должен был на них донести, но слишком боялся.
В общем, я вернулся в море.
После этого я приехал обратно в Эдинбург только через шесть лет. Я больше ничего не слышал ни о Биме, ни о двух других, Даррене, как звали того бандита, и о молодом парне, Мэте, по-моему, как они его называли. Я решил, что все спокойно. Джок все цеплялся за жизнь, а бедная Аврил мучилась с ним. И ведь был еще Стюарт. Он совсем парнишкой был тогда. Я любил их обоих, но подозревал, что ничего хорошего им дать не смогу. Но и подальше держаться от них я не смог. Я снова связался с Аврил.