В комнате темно-розовые стены и камин из черного мрамора. В углу у эркерного окна, как еще одна вынужденная уступка предпраздничному времени, стоит небольшая рождественская елка, со вкусом украшенная гирляндами. Леннокс чувствует, как его ноги утопают в роскошном ковре "Аксминстер" с бордовым рисунком. В комнате стоят два больших коричневых кожаных кресла и длинный диван, на котором Леннокс любит лежать, расслабляясь. Но в этот раз он решает сесть в одно из кресел, напротив Элейн Родман, под огромной репродукцией картины, по его мнению, Пикассо, хотя он не уверен. Интересно, Кармел узнала бы ее?
Элейн Родман одета в белую блузку на пуговицах и длинную черную юбку в обтяжку. Она сидит, скрестив ноги. Ее темно-каштановые волосы подстрижены короче, чем он помнит, с аккуратной челкой, лицо более круглое и не такое худое. Она часто носит очки в красной оправе, но сейчас, очевидно, одела контактные линзы, так как очки лежат в футляре на столе рядом с ней. А вот сдержанная напряженность осталась той же, как будто психотерапевт вот-вот подскочит на месте, и для того, чтобы этого не сделать, ей требуется полная концентрация. Она смотрит на Леннокса, слегка приподняв брови, словно ожидая, что заговорит первым.
Леннокс благодарит ее за то, что она смогла встретиться с ним так быстро.
– Тебе повезло, что у меня сеанс отменился, – говорит она.
Он думает о том, точно ли это можно считать везением.
Понимает, что, догадавшись об этом, она даже подалась вперед на стуле.
– Давненько ты не заглядывал.
Леннокс безучастно кивает в знак согласия.
– Чем вызван этот визит? – спрашивает Родман, складывая руки на коленях.
– Ну, ничего нового, это связано с тем случаем в туннеле.
– Ясно... – Она снова поднимает брови. – Ну и как же? – тихо спрашивает она.
– Ну, я все еще не совсем понимаю, что я видел или что я помню. Иногда мне кажется, что я уже совсем ничего не понимаю.
– Хорошо… – Родман натянуто улыбается. – Позволь мне пояснить: воспоминания – это не идеальное воспроизведение прошлого. Воспоминание о прошедшем событии – это объединение процессов, смешение множества отдельных деталей, из которых потом делаются выводы, чтобы заполнить пробелы и создать единое целое. Такие процессы, как правило, не дают сбоев, позволяя делать быстрые и точные выводы о том, что мы видели и делали. Однако система, основанная на умозаключениях, никогда не может быть надежной на сто процентов.
Леннокс скрещивает ноги, воспринимая этот монолог как язвительную критику в свой адрес. Когда он был копом, он сам так делал: прятался за официальными фразами. Ты убеждал себя, что нужно было устанавливать какие-то границы. Другие ведь делали то же самое. Он понимает, как он на самом деле ненавидит профессионалов своего дела.
Психотерапевт продолжает:
– Этот логический процесс создания того, что мы помним, значительно искажен нашими текущими побуждениями, предубеждениями, стереотипами и ожиданиями. Хотя мы склонны допускать, что наши более обыденные воспоминания действительно могут изменяться подобным образом, большинство из нас убеждает себя в том, что травмирующие события – это нечто иное, каким-то образом защищенное от такого рода искажений.
Лица в том туннеле: трое мужчин. Но почему сейчас ты видишь только Кадингуорта? У них всех его лицо. Он же не мог быть каждым из тех троих. Но которым из них он был, и кто те двое других? Их голоса... ты можешь вспомнить только два... один был шотландцем, но, может, и нет... и не из Эдинбурга... не из Глазго... другой … Англичанин?
А ну открой рот, мать твою, а то всю рожу вскрою.
Его бунтующий разум сталкивается с рассуждениями психолога, и Ленноксу приходится приложить немало усилий, чтобы сосредоточиться на ее словах и заглушить свои ревущие мысли.
– Если мы не можем вспомнить самые важные вещи, что же тогда остается!
– Что ж, современные данные свидетельствуют о том, что при травматическом опыте единичное событие, такое как сексуальное насилие, так же подвержено искажению памяти, как и повторяющийся стрессовый опыт, который может включать в себя множество травм, таких как участие в военных действиях, – утверждает Родман. – Но это не значит, что мы пренебрегаем памятью.