– Он ничего не говорил ни о каком туннеле, – решительно заявляет Родман. – Ты утверждаешь, что он один из тех педофилов-насильников. Он не говорил и не делал абсолютно ничего, что могло бы произвести на меня такое впечатление, а я много лет работала с преступниками и жертвами такого рода насилия! Если бы он рассказал о каких-либо преступных действиях, я была бы обязана сообщить об этом властям!
– Спасибо, – говорит Леннокс робким и страдальческим голосом, не зная, верит ли он всему или не верит ни одному слову. Да, сначала ему тоже так казалось. Но нападение с кислотой было реальным, а ужасные травмы, полученные им в результате нападения на цементном завод, отзываются болью при каждом шаге и вдохе. – Приятного аппетита.
Родман качает головой и закатывает глаза, как бы говоря: "Ты что, блин, серьезно?"
– Я ничем не могу тебе помочь, Рэй, но тебе нужно лечение. У тебя сильная маниакальная эмпатия, ты ставишь себя на место самых отвратительных персонажей, чтобы найти их...
– Какое это имеет отношение...
– Я тебя предупреждаю, для твоей же пользы: ты слишком этим увлекаешься, и сам становишься ими. У меня есть коллега, который...
Леннокс медленно, подчеркнуто медленно поворачивает голову.
– Нет, – И он открывает дверь, выскальзывая обратно на леденящий холод.
Под хмурым небом, затянутым дымными облаками, он ковыляет, периодически чихая, обратно к белым освещенным зданиям в стиле "ридженси" на Сассекс-сквер. Кокаиновый драйв начинает исчезать, а с ним и иллюзия власти, которую он дает. Испытывая острую боль, Леннокс рад уже тому, что сам может подняться по лестнице.
Что с тобой творится? Ты на женщину напал. Ты же всю жизнь сажал ублюдков, которые нападают на женщин. Ты сам стал тем, что ненавидишь...
В кого это тебя превращает? В тебя самого, в настоящего тебя, Рэй. Не противься. Ты же знаешь, как этот вирус передается!
Фигня это все.
Включив пультом телевизор, он надеется, что его тупая болтовня заглушит спорящие голоса в его голове. Но он не успевает устроиться на диване, как звонит телефон. На экране незнакомый номер.
Леннокс ждет пять секунд, затем нажимает зеленую кнопку.
– Да? Кто это?
На том конце следует такая же долгая пауза, и он напрягается. Затем раздается лающий, резкий голос с эдинбургским акцентом:
– Дуги. Дуги Гиллман.
Сначала Леннокс хочет сбросить звонок, но любопытство берет верх над его противоречивыми чувствами. Затем он с трудом подавляет желание спросить: "Какого хрена тебе нужно?" Вместо этого он собирает остатки былых чувств товарищества, подпитываемые недавним опьянением.
– Здорово, Дуги, как дела, приятель?
– Я тут кое-что нашел, Ленни, – продолжает Гиллман голосом, каким произносятся смертные приговоры. – Тебе следует об этом знать...
И зачем, интересно, ты бы стал...
Леннокс в недоумении. Но потом его охватывает необъяснимый страх. Почему тут еще Гиллман лезет? Нотман, что ли, его попросил? А он-то что, нафиг, ищет?
– Спасибо, Дуги… Я думал, ты свалил… – он поправляется. – в смысле ушел на пенсию? – Нотман ему говорил, что это не так, но он не знает, что еще сказать, чтобы поддержать разговор.
– Все еще отрабатываю положенный месяц, – невнятно произносит Гиллман голосом пьяного копа поздней ночью, когда трезвая часть мозга все еще может сформулировать главную мысль сквозь туман алкогольного бреда. – Ты думал, я упаду кверху лапками перед этой овцой Драммонд?
То, что Гиллман вспоминает старые обиды, заставляет Леннокса осознать собственную слабость. Ему кажется, что кости словно налились свинцом, едва удерживаемые на месте мышцами и сухожилиями, натянутыми до предела. Пересаженная кожа пульсирует болью. От зевка, который он пытается подавить, у него сводит челюсть.
– Так в чем дело, Дуги?
Леннокс настраивает регулятор яркости на лампе рядом с собой, как будто это каким-то образом поможет ему лучше представить Гиллмана в воображении.
Как ни странно, это, похоже, срабатывает, поскольку Гиллман снова обретает сосредоточенность.
– У меня есть для тебя информация.
– Какая? Про Мэтью Кардингуорта, типа, что я просил Нотмана разузнать?
– Не только: я до фига всего узнал, Ленни, и это та еще хрень, приятель, – заявляет он ошеломленно. – И Нотти тут ни при чем, потому что это произошло случайно, – настаивает он, прежде чем резко заявить: – Ни одна сволочь, кроме меня, не смогла бы этого сделать!
Усталость и тревога борются за контроль над измученным телом и разумом Рэя Леннокса. В этой, казалось бы, схватке двух равных противников внезапную победу одерживает вынырнувшее из глухого переулка замешательство. Он не понимает, о чем говорит Гиллман.