– Дуги...
– Ты должен сказать, глядя мне в глаза, – и Леннокс чувствует в его голосе боль и отчаяние. – Дуги Гиллман никакой не педофил!
– Я никогда так не говорил, Дуги, – задыхаясь, выдавливает из себя Леннокс, словно пытаясь выманить раненого питомца из-под раковины для оказания неотложной ветеринарной помощи. Сейчас спорить с Гиллманом – не вариант, ведь он понимает, что его старый соперник, возможно, действительно что-то нащупал. Несмотря на целую кучу недостатков, которые он чаще всего выставлял напоказ с вызывающим удовольствием, Дуги Гиллман никогда не стал бы зря трепаться. Поэтому сейчас важно говорить с той же искренностью. – Это было в Таиланде, и мы все нажрались… Я просто подумал, что это немного сомнительно, девчонка выглядела слишком молодой, и...
– Я, блин, понятия не имел, сколько ей было лет! Я думал, у них там есть чертовы законы, запрещающие несовершеннолетних проституток! Я положился на их полицию... Я не знал! У меня же дочка, Ленни... я был хорошим копом! Ты-то знаешь! Ты же помнишь Кондитера! Я же все выбил из того проклятого зверя, насиловавшего и убивавшего детей!
Это правда. Дуги Гиллману удалось то, в чем ты сам провалился, а именно вселить страх Божий в Мистера Кондитера.
– Да, так и было, Дуги...
– Твоя проблема... твоя проблема в том, – голос Гиллмана внезапно снова становится вялым, как будто очередная порция алкоголя только что ударила ему в голову. – что ты думаешь, что ты единственный во всем гребаном мире, кто может чувствовать боль... когда ошибается… да… да… – Гиллман тяжело вздыхает. Это странный звук, как будто кто-то допивает молочный коктейль. – Я разобрался с паролями доступа, подключил к делу Скотта Маккоркела, этого мелкого умника, Ленни, но это еще не все... это вообще фигня…
Охваченный чувством, что проваливается в черную дыру внутри себя, Леннокс думает, что и он, и Гиллман, находясь за семьсот километров друг от друга, сейчас одновременно разрыдаются. Охваченный отчаянием, он умоляет:
– Дуги, прошу! Завязывай сиськи мять, что у тебя за информация, друг?!
– Я не такой, как они, Ленни, – вызывающе рычит Гиллман. – Я всю жизнь выслеживал этих чертовых ублюдков и сажал их за решетку! Я! Мы с тобой никогда не ладили, но мы же были на одной, блин, стороне, – говорит он, как будто это для него откровение. – Раз ты начал копать под этого гада Кардингуорта, я понял, что он ни фига не мальчик из церковного хора! Так оно и оказалось! И это еще не все, – повторяет Гиллман, будто сам пораженный тем, что он нашел, а потом ревет: – Но я не такой, как он, Ленни! Посмотри мне в глаза и скажи, что я прав!
Ты становишься тем, что ненавидишь...
– Дуги... что он сделал? – спрашивает Леннокс упавшим голосом.
– Я говорю, посмотри мне в глаза и скажи, что я не такой!
– Конечно, мать твою, не такой! – орет в ответ Леннокс. – Я тебе это в лицо скажу! Если надо, я завтра утром сяду в самолет и прилечу, приятель! Но скажи сначала, что там ты выяснил?
Не сможешь... не выдержишь ты еще один перелет... тебе конец, Рэймонд.
– Я бухой. Не могу сейчас... – булькает Гиллман. – завтра поговорим...
– Но, Дуги, будь ты проклят... ты же не бросишь сейчас трубку!
– Завтра, Леннокс, – рявкает Гиллман и отключается.
Опустошенный, Леннокс перезванивает, совсем не уверенный, что его бывший коллега возьмет трубку.
Он и не берет.
А если плеснет?
Когда Леннокс просыпается, тусклый свет робко пробивается сквозь дорогие жалюзи "Hunter Douglas Pirouette", которые он заказал из Штатов. Еще одна суббота, такая же, как та, в которую все началось. Неделю назад? Две? А, может, месяц? Он уже не может сказать наверняка, но ему кажется, что он улавливает слабый аромат духов Кармел, возможно, сохранившийся на постельном белье, которое давно пора сменить. Или, может, это запах Моны?
Что ты, блин, творишь, Рэймонд?
Ему нужно найти ее, расспросить о Даррене Ноулзе и Мэтью Кардингуорте. Связаны ли они? Кто она ему? Этот Ноулз – второй из туннеля?
Они здесь, возможно, все эти ублюдки здесь. Там, где они, гады, мне и нужны... Кардингуорт... Ноулз...
Ты себя с ума сведешь этими мыслями, Рэймонд!
Он медленно садится, помня о своем истерзанном теле, и спускает ноги с кровати. Часы показывают, что он проспал.
Простонав, он тянется к телефону, лежащему на прикроватном столике. На экране обвиняюще светятся уведомления, напоминая, что его жизнь проходит где-то в другом месте, а он остается позади.