— Стыдно-стыдно, я тебя знаю.
Они проявлялись из тумана, и все больше людей сидело за чайным столом. Молодые и старые, из разного времени. Сейчас не злые — встревоженные и усталые. Как мой папа, когда я что-нибудь опять. И тут я подумал, что папа сейчас страшно переживает, потому что я опять. И ему до меня не докричаться.
Я поставил блюдо на стол и сел. И Дугал сел. И Энджел села. И нам передали чашки, а из рук Флая взмыл склеенный чайник и щедро налил нам чая. Всем разного. От моего пахло летними лесными травами, из чашки Энджел земляникой, а у Флая плескался лимон, и чай был почти черный — его папа так любит после работы.
Дугалу Гуго налил чего-то сам, Дугал отпил, и лицо у него стало сложное.
— Лучшее пиво холмов и низин! — порадовал Гуго. — Я на нем вырос таким крепким.
— Спасибо, — сказал Дугал. — А вы правда содрали с врагов кожу?
— Вообще нет. Вообще я это придумал, когда осаждали мой замок — что с любого пленного я сдеру кожу и сошью плащ, потому что в душе я дракон. Они напугались и ушли. Вслух, конечно, сказали, что победить безумца мало чести.
— Это вам сколько было лет?
— Да еще жениться не успел. Годка на три поменьше, чем тебе сейчас…
Старая леди Эвелина, довольная вернувшимся чаем, подсела к Энджел и угощала ее кексами. Я расслышал, что прозвище леди — Эвелина Тысяча Бед, потому что у нее все время умирали мужья.
— Конечно, девочка моя, не всегда сами, иногда им, так сказать, помогли. Например, четвертый, очень вспыльчивый, убил третьего.
— Дайте угадаю. А пятый — четвертого?
— Нет-нет, четвертого убил седьмой. Такой славный, терпеливый юноша…
Флай с напыщенным типом обсуждали, как переделать стол. Флай объяснял, что стол, за которым сидит вся семья, должен быть крепостью. Не красотой на гнутых ножках, а тем, что выдержит хоть скандал, хоть падение дракона прямой наводкой. Напыщенный тип шепотом признавался, что всегда мечтал плотничать, а пришлось служить при дворе, потому что фамилия обязывает.
А я допил чай и спросил Эпону Горманстон:
— Извините, если что, но все же — вы мертвые?
— Можно и так сказать. Мы память. Ваша память о нас.
Это было сложно, но я спросил еще:
— Просто, понимаете … у меня мама пропала. Мне сказали, что умерла, и меня забрали в приют. А я думаю, что она жива. Может, вы можете как-то узнать?
Эпона посмотрела на меня очень внимательно. И рубашку с вышивкой тоже рассмотрела внимательно — зеленые дубовые листья по белому.
— Я не думаю, что она здесь. Я даже не думаю, что она может быть здесь. Как ее зовут?
— Эрин. Эрин Фланн О`Ши.
Эпона кивнула, и словно к чему-то прислушалась.
— Я думаю, ты скоро узнаешь о ее судьбе. Но ты прав, она не мертва. И она не здесь.
Она мне улыбнулась, и я понял, что она очень хорошая. И что больше спрашивать нельзя.
Дугал встал и выпил все залпом из своего кубка — да, у них с Гуго были железные кубки. И сказал:
— За всех вас. Я раньше про вас ничего не знал. только портреты и имена. А теперь вроде как рад познакомиться. Только можно просьбу? Я вас сам позову, если мне будет сложно. Честно. Не кричите в моей голове сами. Мне от этого плохо.
— Зови меня, если в морду кому дать, — сказал Гуго.
— Зови меня, когда невесту пойдешь выбирать, — сказала Эвелина.
— Зови меня, если стесняешься, а надо о себе рассказать, — сказал тип в камзоле.
— Зови меня, если тебя пытаются обмануть, — сказала Эпона.
— Зови меня просто поболтать, когда скучно.
— Зови меня, если…
— Зови меня, когда…
— Зови меня…
А Флай обошел вокруг стола и принялся что-то чертить на земле под фонарем тростью, а с ним тип в камзоле. Стол засветился и изменился. Теперь он был длиннющий, дубовый, на прочных широких ногах, от него славно пахло деревом.
— Я вышью скатерть! — восхитилась леди Эвелина.
— Я придумаю, как починить ваш дом, — обещал Флай. — Точно придумаю.
Подул ветер, он нес листья дуба и словно толкал нас куда-то. И когда мы пошли, они все, эти предки, стояли за дубовым столом и махали нам. Это было хорошо. Мы тоже оборачивались и махали.
— А я думал, они просто портреты, — сказал Дугал виновато. — А они люди.
***
Листья неслись впереди маленьким вихрем, а по сторонам больше не было мрачного пустого городка, только дубовая роща с широкой тропой и звездное небо, светившее нам сквозь ветви. Больше не было темно, потому что луна делала все вокруг таким серебристо-волшебным, как на картинках к сказкам.
Мы удивились, когда вышли к лесной поляне, где нашли тот же самый хрустальный гроб. Только теперь он стоял на переплетении корней под огромным дубом. А Горманстон-старший сидел в нем, щурился и чесал чемодан по застежкам. Он увидел Дугала и немного растерянно сказал: