– Не сомневаюсь, – сказал я с некоторой ревностью. – Все рвутся в женихи…
Он ухмыльнулся:
– Так леди красавица!
– Да кто это видит, – пробормотал я. – Ты присматривайся к самым настойчивым. Если что, даю тебе право… ну, ты понял. У нас только она осталась. Даниэлла рожает лорду Митчеллу наследников, герцог еще в пути…
Мартин спросил с некоторой ноткой ревности:
– Этот непутевый Митчелл уже лорд?
– Кроткая Даниэлла, – заверил я, – сделала из него ягненка. Как мой Зайчик?
Он широко улыбнулся:
– Навестите его прямо сейчас, а то он всю конюшню разнесет, как только почует вас.
Глаза его смеялись, доволен, как и всякий мужчина, что я сперва расцеловался с собакой, потом иду целовать коня, а уж затем навещу, если не забуду из-за малости, хозяйку крепости леди Элинор.
Зайчик радовался сдержанно, благородный рыцарский конь, но когда я обнял его за шею и шептал в ухо все самые ласковые слова, он гордо посматривал по сторонам, все ли видят, как его любит могущественный сэр Ричард, красиво и легко переступал ногами, словно горячая арабская лошадь.
Бобик все пытался вклиниться между нами, отпихнуть меня, вилял всем плотным корпусом, заверяя, что вот же он, самый замечательный и любящий, ну как можно ласкать это травоядное?
В недрах земли заворчало, я ощутил непонятный страх и желание убраться подальше. Чуть позже почву ощутимо тряхнуло, я огляделся в испуге, но ничего, к счастью, не рухнуло. Глубоко под ногами ворчит и потрескивает, словно проснувшийся великан расправляет затекшие от долгого сна кости.
Из дальней башни вышел сгорбленный синий гном в огромной белой бороде, что плотным покрывалом закрывает грудь и плечи. На голове остроконечный колпак, тоже синий, поля печально обвисли, как лопух под дождем, длинная, до земли, одежда прошита золотыми нитями, а в руке длинный резной посох с огромным рубином, что еще в первый раз поразил меня размерами.
Я пошел к нему широкими шагами:
– Уэстефорд!
Он вздрогнул, повернулся ко мне. Из-под снежно-белых и кустистых бровей на меня взглянули старчески выцветшие глаза.
– Ваша милость!
Я не стал поправлять, что давно уже «ваша светлость», старики нового не запоминают, придержал его за плечо, не дав преклонить колено.
– Оставь церемонии для простых, Уэстефорд. Мы волшебники или хвосты собачьи?.. Я вижу, идешь из подвала. А раньше ты, если память не дурит, жил наверху, как аист на крыше?
Он чуть-чуть поклонился, спина захрустела, а потом опасно затрещала, будто в ней ломаются вязанки хвороста.
– Стар я стал совсем, – проговорил он шамкающим голосом, – трудно подниматься на такую высокую башню.
Я спросил с интересом:
– Да ты и раньше почти не спускался. Что-то изменилось?
Он пугливо посмотрел блеклыми глазами, почти белыми, даже страшновато в такие смотреть, сказал дребезжаще:
– Не… совсем…
– Но что?
Он тяжело вздохнул:
– Ваше милостивое отношение… доброта леди Элинор, а также леди Дженнифер… гм… позволили мне чуточку расшириться…
Я охнул:
– То есть теперь в твоем распоряжении вся башня? От крыши и до подвала?
Он проговорил торопливо:
– Крепость пока что пустует. Нам уже сказали, прибудут войска, надо разместить… это все будет! Но пока тихо… А я тут простым перебором нащупал тропку к тому могучему магу, если помните…
– Которым интересовалась леди Элинор?
– Вы все помните, ваша милость!
– И что?
– Она устала от попыток, передала мне, а сама занялась чем-то… более женским.
– Уэстефорд, – пораженно сказал я, – ты прям конь ломовой… О душе надо думать, о спасении, а ты все о науке своей нечестивой. Прешь, как дракон, стены ломаешь… Эликсир бессмертия бы искал!
Он прошамкал:
– Зачем вам, такому юному, эликсир?
– Да не мне, тебе. Я ж теперь по роду службы должен о других думать… Давай, не стой! Веди к тому зеркалу.
Бобик старательно втискивался между нами, хотя мог бы идти с другой стороны, но так меня придется делить с этим стариком, а это несправедливо. Я придерживал это энергичное чудовище, чтобы не свалил Уэстефорда, тот может вообще рассыпаться, Бобик лизал мне руки и смотрел влюбленными глазами.
В подвал он рвался с такой энергией, что я едва не взял с собой, но посмотрел на дряхлого Уэстефорда, вздохнул и потрепал Пса по башке.
– Лучше подожди меня здесь, лапочка. Я точно вернусь, никуда не исчезну.
Он скульнул, в глазах отчаяние, Уэстефорд слабо проговорил с дрожью в голосе:
– Ну, если обещает ничего не переворачивать…
– Он? – усомнился я. – Что угодно пообещает, и вы ему поверите?
Он вздохнул, а я поцеловал в холодный нос и толкнул дверь. Пахнет сыростью, все как и прошлый раз, когда мне показывала леди Элинор, спускаемся медленно, Уэстефорд уже не совсем орел. Кое-что изменилось даже здесь, на лестнице.
Исчезли торчащие из каменных стен масляные светильники, теперь в тех же чашах строго и возвышенно горят толстые свечи. Я прошел возле одной совсем рядом, почти задел рукавом, но огонек не колыхнулся, упрятанный внутри воскового футляра.
Свечи настолько толстые, что огонек, медленно опускаясь по фитилю, прожигает внутри настоящие тоннели, оставляя стенки иногда чуть деформированными, но целыми. Эти цилиндры и создают уютный желтый свет, очень похожий на мягкий солнечный, когда оно смотрит через тонкие облака.
Я покрутил головой, до чего додумались, это же сколько нужно было пробовать различные соотношения воска, чтобы получались такие вот оригинальные лампы. И, что радует, никакой магии, настоящая наблюдательность, изобретательность и смекалка. Хотя понимаю, Уэстефорд мог бы и просто магией, но в этом человеке осталась и чисто человеческая смекалка и наблюдательность, с этими свечами не могло получиться с первого разу…
Я посмотрел на него по-иному, и Уэстефорд, мне кажется, это заметил, только не понял, что меня заинтересовало. А может быть, и понял, но не учитывает, что эта неясная и очень извилистая тропка, исчезающая в темноте, вообще-то перспективнее так многообещающей широкой дороги магической мощи…
Ступеньки кончились, в зале вдоль стен те же свечи, но теперь я быстрым взглядом окинул подземное хранилище и его вещи. Если память не подводит, а теперь она у меня ходит по струнке, часть вещей леди Элинор перетащила в свои покои.
Стол у стены, два кресла с прямыми спинками, на таких не отдохнешь, а на боковой стене огромное зеркало в рост человека. И как в прошлый раз, я с порога увидел в отражении напольные часы в деревянном корпусе, хотя здесь их нет, большой стол со стопкой фолиантов, а также ряд полок с необычными предметами, в прошлый раз этого не было, я всматривался жадно, смутно угадывая нечто знакомое и явно не из этого века.
– Раньше от этого зеркала леди Элинор не отходила, – заметил я.
Он сказал дребезжащим голосом:
– Теперь надолго потеряла к нему интерес…
– Есть более перспективные вещи?
Он взглянул искоса.
– Не мне судить, чем сейчас увлечена хозяйка… Хотя зеркалом она снова заинтересовалась. Правда, уже и не так, как раньше.
– Разочарована?
– Да, стоим на месте. Хоть кое-что и сдвинулось…
Голос его звучал таинственно, я переспросил:
– Что изменилось?
– Многое, ваша милость.
Я сказал строже:
– Не темни. Мне угадывать некогда.
Он сказал торопливо:
– Простите, ваша милость. Это я так, расхвастался. Просто меня распирает от гордости. Столько лет бились…
– Что, – спросил я, – неужели?
Он кивнул:
– Если подождете…
– Долго?
Он посмотрел на стол, в деревянной рамке в песочных часах в верхней части крохотная горка золотистого песка, внизу сверкающий конус втрое больше, между ними тончайшая струйка, едва уловимая глазом.
– А переворачивать не забываешь? – спросил я. – А то в твоих сутках может оказаться и тридцать часов, и сто…
Он покосился на меня с некоторым изумлением:
– Ваша милость… Но это так просто…