Далеко из глубин темного леса донесся едва слышный звук струн, так мне показалось. Я подтянул ножны с мечом ближе, наполовину обнажил, кто это в потемках играет такое, что Сигизмунд отрубился, как бревно. На меня музыка так не действует, я наслушался всякой, у меня долби с объемным звуком, а здесь что-то тренькает, как чукча на кобызе…
Звуки становились яснее, ближе. Я чувствовал, как сведенное в тугой ком тело распускает отряд мышц, еще не командой «вольно», но уже близкой к ней, угрозы в этом треньканье нет, я довольно чувствительный зверь, еще бы не стать чувствительным, каждый день десятки раз перебегая улицу, где нет разметки, но даже и на зеленый свет бежишь и смотришь по сторонам, ведь какой-то на колесах может не успеть затормозить, другой сорвется с места на желтый, все нужно рассчитать, а когда этим занимаешься с детства, то расчеты опускаются в подкорку, все выполняется на инстинкте, и уже заранее знаешь, откуда веет опасностью, а откуда ожидать пока не стоит… Это не значит, что чувство безопасности не подводит, всегда есть и неучтенные факторы, новые инстинкты человека асфальта только складываются, но, во всяком случае, мои рефлексы намного лучше, чем у этих бесхитростных детей нового Средневековья.
Слушал, слушал, наконец убрал пальцы с рукояти меча. В темноте появилось свечение, будто там возник полупрозрачный призрак, свет приближался, ширился, наконец я рассмотрел за деревьями освещенную настоящим лунным светом полянку, свет ярок настолько, что глаз воспринимал цвета. На зеленом пригорке со старинной лирой в руках молодая девушка в белом платье до пят, длинные белокурые волосы украшены дивными цветами нежных оттенков, за спиной большие белые крылья изысканной строгой формы, я рассмотрел крупные длинные перья.
Снова тронула струны, в моей груди разлилась нежность и тоска, настолько ласков и робок звук, деликатен, над нею тут же закружились не то большие полупрозрачные бабочки, не то птички, сотканные из лунного света, потом мне почудилось, что это крохотные человечки с крыльями. Дальше, шагах в пяти, небольшое озеро, выплыли два белых лебедя и остановились у берега, слушают, время от времени трогая друг друга красными носами.
Откуда озеро, я не понимал, днем же не было, а красивая мелодия лилась сквозь ночь, струилась тихо и нежно. Девушка перебирала струны тонкими, удивительно красивыми «музыкальными» пальцами. Покосилась в мою сторону, я уже стою возле дерева и пялюсь на нее, но не испугалась, даже не удивилась, что я не отрубился, как другой, улыбка тронула ее полные нежные губы.
Я стоял и смотрел на эту лиру, что есть прабабушка арфы, а сама арфа – это рояль без штанов и вообще без одежды, все знакомо, но сердце щемило, даже не думал, что и вот такая простенькая музыка, без всяких синтезаторов и компьютерной обработки может тронуть, исторгнуть если не слезы, я не такой, но все же задеть, заставить ощутить то, чего я не ощущал и не собирался.
Оглянулся, между деревьями видно поляну, Сигизмунд спит, прислонившись к дереву. Белокурые волосы в свете костра поблескивают алым, так и кажется, что по ним струится кровь.
Вздохнув, я вернулся в багровый круг света. Костер уже догорает, я ногой придвинул охапку толстых сучьев, лег на расстеленный плащ.
Глава 4
Рядом весело потрескивало, лицо лизали теплые волны, но в спину противно дуло. Запах жареного мяса щекотал ноздри, по трубам заползал вовнутрь и там врубал какие-то рецепторы или рычаги, включающие спазмы в желудке.
Я сглотнул слюну и кое-как поднял тяжелые веки. Сигизмунд, бодрый и выспавшийся, разогревал на углях мясо. По земле двигаются ажурные тени, ствол дерева уже коричневый, что значит, солнце поднимается над лесом.
Заметив мое шевеление, молодой рыцарь сказал противным голосом ранней пташки:
– Кто рано встает, тому Бог дает!
– Кто рано встает, – буркнул я, – тому ночью не… гм… нечем было заняться.
Он насторожился, глаза бросили быстрый взгляд по обширной поляне, не видно ли трупов гоблинов, сраженных великанов, драконов, разбитых щитов и сломанных мечей.
– Скажите, сэр Ричард, только честно…
Я прервал:
– Знаю, что когда обращаются с просьбой «Скажи мне, только честно…», с ужасом понимаешь, что сейчас, скорее всего, придется много врать. Сиг, на фиг тебе это?
Он помялся, кивнул, сказал со вздохом:
– Просто вы сами, сэр Ричард, как-то сказали, что я для вас не только вассал, но и друг…
– Понимаю, друг – это человек, который знает о тебе все, но при этом все еще не считает тебя сволочью! Но кое-что лучше оставить за кадром… У тебя мясо не подгорело?
Мы ели сыр и мясо, неловкость быстро испарялась, далеко за деревьями просвечивает удивительная дорога, с неба падают прямые солнечные лучи, очень яркие, словно бьют лазерные прожекторы.
– В жизни всегда есть место подвигу, – сказал я с набитым ртом. – Надо только быть подальше от этого…
Сигизмунд слушал меня внимательно, в глазах ни капли сомнения, что я изреку мудрость, и я, крякнув, поправился:
– …надо быть поближе к этому месту.
Черный Вихрь подбежал на свист и замер, не конь, а статуя. Я нарочито взапрыгнул с разбега, но коняга даже не шелохнулся, словно копытами впаян в каменную плиту, как жертвы Аль Капоне в тазик с цементом. Сигизмунд легко и красиво взобрался в седло, утреннее солнце бодро блестит на доспехах, на вскинутом к небу рыцарском копье.
– В дорогу, сэр Ричард?
– Да, – ответил я. – И слава тебя найдет!
Копыта снова застучали весело и звонко на странном покрытии. Сигизмунд подивился искусству, с которым строители отполировали гранит, а я подумал о странной прихоти этих чудаков, что замаскировали керамические плиты под серый невзрачный гранит. Могли бы и разрисовать дивными цветами, узорами… Или вынуждены были таиться?
В полумиле медленно проплыл на высоком холме массивный и величественный замок. Над ним кружила стая угольно-черных на фоне голубого неба ворон. В полной тишине слышалось их злобно-торжествующее карканье. Ясно, замок пуст, давно пуст, такого засилья ворон никто бы не потерпел. У каждого феодала есть ловчие соколы, а для соколов нет любимей дела, чем бить обнаглевших ворон, заставлять летать у самой земли.
Под солнцем блеснули искры, я привычно подумал, что солнечные зайчики пляшут на чьих-то доспехах, обычно выдают приближающегося врага, но затем взгляд вычленил вдали крыши домов, обнесенные высокой стеной. До городка несколько миль, я посмотрел на солнце, еще высоко, можно проехать мимо, ибо чем дальше к югу, тем более вызывающе смотрится яркое одеяние рыцаря-крестоносца, что на Сигизмунде.
Я заметил, что он неотрывно смотрит в сторону. В двух сотнях метров от дороги невысокий холм, на вершине каменный столб, ничего особенного, грубый, вытесанный без всякого изящества. Даже без привычных узоров, которые я оптом называю рунами. Но под столбом…
…под столбом прямо на земле сидит девушка. Сигизмунд, яростно вскрикнув, повернул коня, тот очень неохотно сошел с дороги, дальше потрусил гадкой вихляющей рысью. Мой Вихрь, повинуясь движению колена, пошел следом, ему, как вездеходу, все равно, по какой дороге стучать копытами.
Девушка, молодая и сочная, испуганно вскинула голову, потом в ее глазах появилась смутная надежда. Пышная грива пепельных волос, здоровых и волнистых, падает ей на спину. Из одежды на ней только затейливого вида кожаные штанишки, очень короткие, больше похожие на купальник. Рядом с нею крупная цепь, я не сразу врубился, что одним концом цепь прикреплена к массивному каменному столбу, другим – к металлическому ошейнику. Девушка как раз попыталась просунуть пальцы под широкое кольцо, подтащила к подбородку. Крупная грудь тоже приподнялась при этом движении, я определил, что беда постигла эту деревню немалая, не только в России простой народ хитровато старается отделаться подешевле: языческим богам – красной ленточкой на веточке, христианскому – копеечной свечкой, президенту – аплодисментами, что вообще ничего не стоят, но раз уж отдали молодую женщину, да еще такую лакомую, от сердца, так сказать, оторвали, то…