Со всех сторон радостный гомон, все лавки открыты, торговцы охрипли, зазывая покупателей, но торговля идет бойко, несмотря на поднебесные цены, мы протолкались через толпу и вывалились за городские ворота. Навстречу прут тяжело груженные телеги, колеса трещат под тяжестью забитых оленей, кабанов, выловленной рыбы. Воздух дрожит от рева скота, этих гонят на городскую бойню, приезжих надо кормить, это хороший доход всем, кто вовремя сообразил о прибыльности турнира.
По дороге я взбежал на ближайший холм, ахнул. Народ продолжал прибывать и ночью, вон там, где вчера цвело яркими красками не больше двух десятков шатров, сейчас их почти сотня, а еще масса народа расположилась у костров. Большинство, понятно, дрова рубит в Темной Роще, горожане могут только втайне ликовать: пораспугают лесную нечисть, а часть и попросту перебьют.
Турнирами грезят не только juvenes, но даже короли, не говоря уже о принцах, герцогах и прочих аристократах высшего общества. Говорят, молодой король из соседнего крохотного королевства Вендовер привел с собой пятьдесят рыцарей, но и его перещеголял герцог Утерлих, в свите которого сто рыцарей и две тысячи пеших солдат. Впрочем, насколько я помню, король Генри приводил с собой тоже по сотне рыцарей, из них только графов бывало по трети.
Сзади ударила тугая волна сжатого воздуха. Я мгновенно развернулся, мелькнуло огромное черное тело, летящее прямо мне в грудь. Я напрягся и подался вперед, столкнулись, горячий язык облизал мне нос, подбородок, щеки, а снизу восторженно кричал Смит:
– Сэр Ричард, вы развернулись как молния! Я такого еще не видел!
По дороге спешила тощая фигура в монашеском одеянии, Смит даже не оглянулся, когда Кадфаэль вырос за его спиной, замахал руками.
– Брат паладин... Брат паладин!
На этот раз Смит нахмурился, грозно повел усами, как рассерженный таракан.
– Эй, ты, чучело!.. Как ты смеешь так обращаться к благородному господину?
– Все в порядке, сэр Смит. Я ведь рыцарь духовного звания... ну, почти. А это брат Кадфаэль, мы с ним немало чертей погоняли...
Смит кисло посмотрел на монаха.
– А что это он вас, сэр Ричард, так...
– Оскорбляет?
Он чуть смутился.
– Я не то хотел сказать.
– Неважно. Я и есть паладин. А что другие будут знать... в чем-то это и хорошо. Это как будто смотрят на человека со связанными руками. А на самом деле у него руки вовсе не связаны!
Он не понял.
Я торопливо сбежал с холма, Пес несся рядом и подпрыгивал, стараясь если не лизнуть в ухо, то хотя бы пихнуть меня, вдруг да упаду, тогда можно будет напрыгивать и делать вид, что терзает меня, как пойманную утку. Брат Кадфаэль с чувством обнял меня, глаза светятся, под глазом изрядный кровоподтек, лицо бледное, нижняя челюсть полиловела и распухла. Сэр Смит нахмурился еще сильнее, даже оглянулся в неловкости: не видят ли, что оборванный монах обнимается с рыцарем, и не сделать ли вид, что он не с нами, а так, мимо проходил. Я постарался не допустить из себя утечки целительной силы паладина – раньше исходила непроизвольно, теперь умею обуздывать, – и фингал под глазом Кадфаэля остался таким же вызывающе лиловым, как переспелая слива.
– Брат паладин, – сказал Кадфаэль с жаром, – надо успеть поклониться святой Деве Каталаунской, а то начнется венчание, туда уже не попасть и познатнее особам, чем мы!
Сэр Смит буркнул с неприязнью:
– Лучше уж святому Клименту. Он покровительствует воинам, а Каталаунская Дева... если не ошибаюсь, младенцам да скорбящим матерям?
– Верно, – подтвердил Кадфаэль, – потому надо идти к Деве...
Я логику монаха не понял, перед турниром логичнее подсуетиться перед покровителем бряцающих железом, но сказал с уверенностью стратега:
– Сперва – к Деве!.. На обратном пути заглянем к Клименту. Самое важное надо оставлять на конец.
К счастью, остальной народ в сторону храма Каталаунской Девы пока только поглядывал. Еще раннее утро, мы, пожалуй, первые, кто направился в ее сторону. Сэр Смит внезапно ругнулся, брат Кадфаэль осенил себя крестным знамением, а Пес насторожился, зарычал. Короткая шерсть встала дыбом, мышцы вздулись и окаменели, глаза налились красным и запылали, как раскаленные угли.
– Тихо, – велел я, оглядываясь и не видя опасности, – тихо!
По дороге в город все еще едут рыцари, жаждущие схваток, кто в одиночку, кто группами, но сэр Смит неотрывно смотрел на одного всадника, что пустил коня рядом с дорогой. Тот с такой легкостью несет по бездорожью, что в его сторону оглядываются с ревнивой завистью.
– Плащ! – произнес сэр Смит.
Конь идет под всадником легко и красиво, но если у всех ветерок треплет плащи, конские гривы и хвосты, то этот двигается в странном безветрии. Даже черный капюшон, надвинутый глубоко на лицо, не шелохнется. И конь скачет слишком ровно, будто плывет, длинная грива ниспадает, как приклеенная...
Брат Кадфаэль перекрестился и громко произнес длинную фразу по-латыни. Пес продолжал рычать, но теперь рык клокотал глубоко в горле. Всадник уже удалялся, но я видел, как вместе с конем замедлил бег, оба начали бледнеть, а затем расплылись в утреннем воздухе, словно клочья тумана.
Сэр Смит с уважением взглянул на Кадфаэля.
– А монашек, оказывается, что-то может.
Кадфаэль бледно улыбнулся.
– Да и собачка кое-что чует...
Он пробормотал еще что-то, осенил крестным знамением дорогу. Лицо оставалось очень серьезным, брови сдвинулись, над переносицей возникла глубокая вертикальная складка, что, как известно, признак врожденного порока печени.
Храм приближался, дорога утоптанная, хотя не настолько, как я ожидал, что и понятно: Каталаунская Дева защищает эти земли так давно, что народ эту защиту принимает как само собой разумеющееся, за что не нужно даже говорить спасибо. Правда, возле входа трепещут по ветру штандарты святой церкви, я не силен в распознавании знаков отличий, это сэр Смит, опередив брата Кадфаэля, сообщил, что храм почтит сам архиепископ.