Ближе к вечеру вторника 29 апреля Ричард въехал в Нортхемптон в сопровождении кавалькады северных дворян. К своему удивлению, он не обнаружил там никаких следов ни короля, ни Риверса, ни их эскорта. Ему доложили, что небольшая армия Эдуарда недавно проследовала через город и без остановки продолжила движение на юг по направлению к Стоуни-Стратфорду. Ричард не знал, как реагировать на странное поведение графа Риверса, но ничего хорошего для себя от столь явной демонстрации не ждал — независимо от того, была она вызвана опасением или пренебрежением к его особе. В этот момент прибыли верховые, посланные герцогом Бакингемским, с известием, что их господин вскоре прибудет в Нортхемптон. Ричард решил подождать союзника и отдал приказ размещаться на ночлег в городе. Сам герцог остановился в таверне, куда должен был подъехать и Бакингем.
Вскоре за окнами послышался конский топот, но вместо Бакингема в таверну вошел Энтони Вудвилл собственной персоной в сопровождении небольшой свиты. Граф в изысканных выражениях приветствовал Ричарда и тут же пустился в туманные объяснения причин того, почему новый монарх не пожелал лично встретиться с дядей. Дескать, король решил заночевать в Стоуни-Стратфорде, поскольку в Нортхемптоне и окрестных деревнях не хватило бы места для размещения сразу двух крупных воинских отрядов. Ричард перебирал в уме возможные истинные мотивы такого «сердечного» посольства. Понятно, что решение принимал граф Риверс, но если он так стремился выказать свое уважение дяде короля, то не проще было бы дождаться его в Нортхемптоне, как и было изначально договорено? Объяснение Ричард нашел лишь одно: от Нортхемптона до Лондона было 108 километров, а от Стоуни-Стратфорда — 84, и Вудвиллы стремились привезти короля в столицу раньше, чем туда доберется протектор. Отставшему Риверсу в одиночку было легче догнать короля, чем Глостеру и Бакингему с их отрядами.
Все эти размышления Ричард оставил при себе и ответил графу весьма любезно. Приказав слугам устроить Риверса на ночлег по соседству, он пригласил его пройти в лучшую комнату таверны и разделить трапезу, в течение которой герцог и граф непринужденно беседовали. В самый разгар обеда прибыл Бакингем и присоединился к лордам. Когда остатки еды были унесены, мужчины задержались еще на некоторое время, попивая вино. Наступила поздняя ночь, и все трое встали из-за стола. Они договорились утром вместе выехать в Стоуни-Стратфорд. Риверс со своими приближенными покинул таверну, а Ричард и Генри Стаффорд вернулись на свои места. Атмосфера веселья разом улетучилась, мерцающие свечи бросали тени на посерьезневшие лица склонившихся над столом собеседников. Бакингем уговаривал Ричарда действовать решительно и безжалостно, ибо в сложившихся реалиях любые колебания и уступки были чреваты поражением. Один сильный и внезапный удар мог предотвратить большое кровопролитие, обезвредив потенциального врага, в истинных намерениях которого можно разобраться и потом.
Жизненный опыт подсказывал Ричарду то же самое, хотя без влияния горячих аргументов Бакингема он, возможно, действовал бы не так жестко. Но прежде чем решать, что делать дальше, он должен был понять чаяния и устремления Бакингема, которые были совсем не очевидны. Дед Генри Стаффорда по отцу был убит в 1460 году на окраине того самого города, где они сейчас находились, командуя армией короля Генри VI в битве против йоркистов, во главе которых стояли Эдуард, тогда еще граф Марчский, графы Уорикский и Солсберийский. Отец герцога Бакингемского был тяжело ранен стрелой в лицо в битве при Сент-Олбенсе в 1455 году, сражаясь против отца Ричарда, герцога Йоркского. В этом же бою пал его дед по матери Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсетский. Другими словами, семья Стаффордов всегда выступала на стороне Ланкастеров против Йорков. То, как был настроен сам сидевший напротив Генри, второй герцог Бакингемский, оставалось для Глостера загадкой. Ведь Генри Стаффорд и сам имел некоторые права на трон Англии, так как по матери происходил от незаконнорожденного, но впоследствии легитимизированного внука короля Эдуарда III, а по отцу — от законного сына того же короля Томаса Вудстокского. Он всегда оставался в тени, практически не принимал участия в политический жизни королевства, не появлялся при дворе, хотя время от времени его приглашали на придворные церемонии.