Как ни странно, теперь, когда это вот-вот должно было случиться, я не испытывал никакого страха. Вместо этого меня охватила ярость — странная, ужасная, безнадежная. Я такого в жизни не испытывал. Я посмотрел на Шэннон, подумал, как все могло бы быть, если бы они только оставили нас в покое. Мне ничего в жизни не надо, кроме нее, с той самой минуты как я впервые ее увидел. Разве я так уж много прошу? А ей нужен только шанс выжить. И вот теперь они хотят все отнять. Меня трясло.
Я метнулся к ней.
— Ступай на нос, — сказал я. — Ложись на палубу вдоль передней стенки каюты и лежи, не двигайся. Если со мной что-нибудь случится, кливер ты сможешь поднять сама. Разверни яхту кормой к ветру и иди по прямой. Так ты доберешься до побережья Мексики или Техаса…
— Нет, — прошептала она. — Нет… Я вырвался из ее рук и подтолкнул ее.
— Скорей!
Она начала было что-то говорить, но, взглянув мне в лицо, повернулась и побежала на нос. Поднялась с кокпита на палубу, обогнула каюту с правой стороны. Один раз она споткнулась и чуть не упала. Мне показалось, что ветер вдруг стал черным. Я знал, что мне не спастись. Все, что мне нужно, — на пару минут завладеть одним из пистолетов. Может быть, она доберется до берега. Они меня все равно убили бы, так что мне терять нечего. Надоело быть простофилей, который все время случайно попадает на линию огня.
Надо спешить. Они могут выйти в любую минуту. Я скользнул вперед, к люку, ведущему в каюту, и уставился в него.
— Буруны! — заорал я. — Смотрите, буруны!
Как только они появятся на ступеньках, я прыгну на них, и мы, все трое, свалимся клубком в проход между кушетками. Он уже гроба и только чуть-чуть длиннее. Оба пистолета будут там. Как ни странно, при всем накале страстей я вдруг подумал о том, сумеет ли Шэннон извлечь нас оттуда. Ей неделю добираться до берега, а то и все десять дней. Она может сойти с ума. Они поднимались наверх. Первым шел Баркли. Я не прыгнул.
— Буруны! — снова заорал я. И ткнул рукой куда-то на горизонт.
Он вышел на палубу и стал поворачивать голову в ту сторону, куда я указывал. Я ударил. Его голова продолжала поворачиваться в том же направлении, и я почувствовал, как при ударе у него хрустнула челюсть. Он потерял равновесие и полетел вниз, перевернувшись в воздухе. В этот момент яхта дала крен на правый борт, и он упал в воду. Я тоже упал. В люк. На голову поднимающегося по трапу Барфилда. Это было все равно что свалиться на поднимающийся грузовой лифт: он не остановился и далже не замедлил движения.
Вот это был бугай! Прежде чем свалиться, он добрался до самой верхней ступеньки. Мы грохнулись на палубу. Яхта накренилась на левый борт, и на какое-то мгновение мы зависли на перилах. Я увидел воду всего в нескольких дюймах от своего лица. За борт мы почему-то не свалились, а покатились, сцепившись, сначала на скамейку, идущую по периметру кокпита, а потом вниз, на решетчатый люк. Здоровенный кулак хрястнул мне по физиономии. Я старался ухватить Барфилда за горло. Он отжался вверх, и мы стали кататься в пространстве между скамейками. Пистолет был у него в боковом кармане. Он его достал и попытался ударить меня им по лицу. Я перехватил его руку с пистолетом и стал выворачивать ее обеими руками. Пистолет выстрелил, потом выпал у него из руки, загрохотав по решетке люка.
Он саданул меня по виску, так что я сильно треснулся головой о доски палубы. Он поднимался на колени, стараясь нашарить позади себя пистолет. Я было тоже попытался подняться, как вдруг увидел Шэннон. Она пробежала по палубе, спрыгнула на кокпит. Я открыл рот, чтобы крикнуть ей, но не смог издать ни звука. А может быть, я и крикнул, да не услышал собственного голоса: в ушах еще звенело после пистолетного выстрела. Все происходило в полной тишине и ужасно медленно, как в фильме с замедленной съемкой, как будто мы были тремя частицами, оказавшимися в застывающем желатине. Она подняла пистолет и ударила им Барфилда по голове. Он должен был бы отрубиться, но не тут-то было. На него это оказало не большее действие, чем оброненный шоколадный эклер. Он приподнялся повыше и ударил ее. Она упала, ударившись головой о комингс в передней части кокпита. Я вскочил и бросился на него. Перелетев через Шэннон, мы упали на край палубы. Яхта как раз накренилась, и мы соскользнули за борт.
Погружаясь в теплую зеленоватую воду, мы продолжали что есть силы тузить друг друга. Мы едва заметили, что оказались в воде: главным для обоих была в этот момент взаимная ненависть. Мимо нас с шумом протарахтел мотор яхты, оставляя за собой шлейф из крошечных пузырьков воздуха. Одной рукой Барфилд по-прежнему «обнимал» меня за шею, другой пытался бить, но вода смягчала удары. Ни он, ни я не сделали попытки оторваться друг от друга и выплыть на поверхность. Его безобразная рожа была всего в нескольких дюймах от меня. Я снова попытался добраться руками до его горла. Мы погружались все глубже, медленно поворачиваясь, наподобие цевочного колеса. Вдруг он судорожно дернулся и резко усилил захват на моей шее. В этом было что-то совсем уж дикое, безумное. Я что было сил оттолкнулся от него ногами. Ощущение было такое, будто у меня отрывается голова. Легкие болели. Я знал, что еще секунда, и я не удержусь — сделаю вдох. Он уже вдохнул. Лягнув его еще раз, я вырвался из его захвата и рванулся вверх.