– Прекрасно, – говорит Актон, – теперь мы знаем, что звуковая сигнализация работает. Но вы получаете и визуальный сигнал.
Он указывает на экран: точно посередине, внутри фосфоресцирующей иконки станции, пульсирует алая точка, как сердце под стеклом.
– Работа устройства зависит от миоэлектрического напряжения в груди, – объясняет он. – Оно включается автоматически, если останавливается сердце.
Позади себя Кларк чувствует, что Брандер, похоже, решил уйти и повернулся от люка.
– Возможно, мои представления об этикете несколько устарели… – реагирует Актон.
Его голос неожиданно становится очень тихим. Никто, казалось, этого не замечает.
– …но я всегда думал, что это крайне невежливо – уходить, когда кто‑то с тобой разговаривает.
В его словах нет никакой явной угрозы. Тон Актона кажется даже приятным. Это ничего не значит. Кларк тут же видит все признаки: взвешенные слова, омертвевший голос, неожиданное легкое напряжение всего тела, достигающее критической массы. Что‑то знакомое растет под белой поверхностью линз Актона.
– Брандер, – тихо говорит она, – почему бы тебе не остаться еще немного и не дослушать человека?
Звуки движения позади стихают.
Новичок перед ней слегка расслабляется.
Внутри нее что‑то находящееся глубже рифта шевелится во сне.
– У нас есть специальный паз для установки, – говорит Актон. – Это займет не больше пяти минут. Руководство Энергосети говорит, что трупные датчики теперь входят в стандартный комплект.
«А я тебя знаю, – думает она. – Точно не помню, но уверена, что уже видела тебя раньше…»
В желудке Кларк завязывается крохотный узелок. Актон улыбается ей, словно отправляя какое‑то тайное послание.
Актон собирается принять крещение. Кларк ожидает этого с нетерпением.
Они стоят вместе в воздушном шлюзе, гидрокостюмы тенями льнут к телу. Свежеустановленный выключатель чешется в груди Лени. Она помнит, как в первый раз рухнула в океан вот так, помнит человека, который держал ее за руку, пока она тонула.
Теперь того человека уже нет. Глубокое море сломало и выплюнуло ее. Кларк задается вопросом, не сделает ли оно то же самое с Актоном.
Она затапливает шлюз.
Сейчас эти ощущения кажутся почти чувственными; внутренности сжимаются, океан врывается в нее, холодный и неумолимый, как любовник. При температуре четыре градуса по Цельсию Тихий скользит по трубкам в груди, анестезируя те части, которые еще сохраняют чувствительность. Вода поднимается над головой; линзы показывают затопленные стены шлюза с кристальной четкостью.
С Актоном все не так. Он пытается скукожиться, но всего лишь падает на Кларк. Она чувствует его панику, наблюдает за конвульсиями, видит, как подгибаются колени новичка в пространстве слишком узком, чтобы упасть.
«Ему нужно больше места».
Она улыбается про себя и открывает внешний люк. Они падают.
Лени скользит вниз, наружу, по дуге уходя от давящей громады станции. Оставляя позади освещенный прожекторами круг, она исчезает в гостеприимной тьме, не включая фонарь. Чувствует присутствие дна в паре метров под собой. Она снова свободна.
Только спустя некоторое время Лени вспоминает об Актоне и поворачивается в ту сторону, откуда приплыла. Прожекторы «Биб» пятнают тьму грязным светом; станция, угловатая и раздувшаяся, тянется прочь от кабелей, удерживающих ее внизу. Свет изливается из нее слабым ракетным выхлопом. Лицом вниз в этом сиянии, словно пришпиленный, лежит на дне Актон.
Лени неохотно подплывает поближе:
– Актон?
Тот не двигается.
– Актон? – Она снова входит в свет, тенью разрезав лежащего новичка на две половины.
Наконец он смотрит на нее.
– Это ссссс…
Его как будто удивляет звук собственного изменившегося голоса.
Новичок прикладывает руку к горлу, жужжит:
– Я не… дышу…
Кларк не отвечает.
Актон снова смотрит вниз. Там что‑то лежит, на дне, в нескольких сантиметрах от его лица. Лени подплывает ближе; в иле дрожит крохотное креветкоподобное существо.
– Это что? – спрашивает Актон.
– Какое‑то животное с поверхности. Наверное, попало сюда на корпусе скафа.
– Но оно… танцует…
Она видит. Суставчатые ноги сгибаются и складываются, панцирь выгибается дугой, двигаясь под какой‑то внутренний безумный ритм. Его жизнь кажется такой непрочной, словно следующий спазм или два разобьют ее на множество кусков.
– Это припадок, – говорит она, чуть помолчав. – Здесь ему не место. От давления нервы работают излишне быстро или вроде того.