Кларк осторожно протягивает к звезде палец. Полдюжины трубчатых ножек цепляются за него, но сквозь костюм это не чувствуется. Присосавшись, они выглядят почти нежными, хрупкими, словно жилки из молочного стекла.
– Но это все ерунда, – заявляет Актон. – Смотри.
И он разрывает морскую звезду на две части.
Кларк отшатывается, шокированная и разозленная.
Но что‑то такое чувствуется в позе Актона, в этом едва видном силуэте, прячущемся за светом фонаря, отчего она останавливается.
– Не беспокойся, Лени. Я не убил ее. Я ее размножил.
Он отпускает порванные половинки. Те, трепеща, листьями падают на дно, оставляя за собой след из кусочков бескровных внутренностей.
– Они регенерируют. Ты не знала? Ты можешь разорвать их на куски, и каждый отрастит себе недостающие части. Конечно, нужно время, но они восстанавливаются. А у тебя на руках остается уже несколько звезд. Этих парней чертовски сложно убить. Понимаешь, Лени? Разорви их на куски, и они вернутся, став гораздо сильнее.
– Откуда ты знаешь обо всем этом? – спрашивает она металлическим шепотом. – Откуда ты взялся?
Он кладет ледяную черную ладонь ей на руку.
– Отсюда. Вот здесь я родился.
Ей это не кажется абсурдным. На самом деле Кларк едва слышит его. Ее разум сейчас не тут, он где‑то в другом месте, перепуганный неожиданным осознанием того, что Актон касается ее, и она не против.
Разумеется, секс невероятен. Но он всегда такой. Интимность расцветает в тесном пространстве каюты Кларк. Они не помещаются вдвоем на койке, но как‑то справляются. Актон на коленях, потом Лени, извиваются друг вокруг друга в металлическом гнезде, разлинованном трубами, вентилями и пучками оптического кабеля. Они прокладывают курсы по швам и шрамам друг друга, пробуют языками складки металла и бледной плоти, не видя и видя все, скрываясь за роговичными доспехами.
Для Кларк это новый поворот, ледяной оргазм любовника без глаз. В первый раз она не хочет отворачивать лицо, не чувствует угрозы от хрупкой близости; когда Актон тянется снять линзы, она останавливает его прикосновением и шепотом, и, кажется, он все понимает.
После они не могут лежать вместе, потому сидят бок о бок, прислоняясь друг к другу, уставившись на люк в двух метрах впереди. Свет слишком тускл для сухопутников; в глазах Кларк и Актона комната залита бледным свечением.
Он протягивает руку и пальцем касается осколка стекла, торчащего из пустой рамы на стене. Замечает:
– А тут раньше было зеркало.
Кларк покусывает его за плечо:
– Здесь всюду были зеркала. Я… их сняла.
– А зачем? Они бы зрительно немного расширили пространство. Сделали его побольше.
Она показывает. Несколько оборванных проводов, тонких, словно нити, свисают из дыры в раме.
– За ними установили камеры. Мне это не понравилось.
Актон хмыкает:
– Ну тогда я тебя не виню.
Какое‑то время они сидят молча.
– Ты там сказал кое‑что, снаружи, – начинает она. – Сказал, что родился здесь, внизу.
Актон колеблется, но потом кивает:
– Десять дней назад.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты должна знать. Ты же была свидетелем моего рождения.
Она обдумывает эту фразу.
– Это когда на тебя напал мешкорот…
– Тепло. – Актон ухмыляется своей холодной безглазой улыбкой, обнимает ее одной рукой. – Насколько я сейчас помню, мешкорот стал своего рода катализатором. Считай его акушеркой.
Образ всплывает в ее разуме: Актон в медотсеке, проводит над собой вивисекцию.
– Точная настройка.
– Угу. – Он слегка прижимает ее к себе. – И я должен поблагодарить за это тебя. Это ты подала мне идею.
– Я?
– Ты стала моей матерью, Лен. А моим отцом была эта маленькая креветка, бьющаяся в конвульсиях, которая окончила свои дни столь далеко от родных краев. Она умерла до моего рождения, вообще‑то: я убил ее. И тебе это не понравилось.
Кларк качает головой:
– Ты говоришь какую‑то ерунду.
– То есть ты не замечаешь никакой разницы? Хочешь сказать, что сейчас я тот же самый человек, который сюда спустился?
– Не знаю. Может, я только сейчас узнала тебя получше.
– Может. Возможно, я тоже. Не знаю, Лен, мне кажется, я наконец… проснулся, проснулся полностью. Я вижу все иначе. Ты, должно быть, заметила.
– Да, но только когда ты…
«Снаружи».
– Ты что‑то сделал с ингибиторами, – шепчет она.
– Немного снизил дозу.
Лени хватает его за руку.
– Карл, эти препараты предохраняют тебя от приступов каждый раз, когда ты выходишь наружу. Будешь с ними химичить, и тебя может скрутить, как только шлюз затопит.