— Милая бабушка, моя мамочка испекла пирожки…
Выкладываю из сумочки пакет с пирожками, которые действительно испекла мама и чуть ли не силком вложила мне в руки. Лицо Евгения Борисовича светлеет. Он слегка конфузится, но голод не тетка. Предлагаю сварить кофе. Селиванов энергично трясет головой, и по нечленораздельному мычанию становится ясно — он не против.
Пока закипает вода, Евгений Борисович расправляется с пирожками. Покончив с едой, сыто откидывается на спинку стула, назидательно поднимает вверх палец:
— Кофе с пирожками — это плебейство!
— Пирожки с луком тоже, — парирую я.
Прихлебывая горячий кофе, Селиванов щурится от удовольствия и лезущего в глаза дыма папиросы.
— Спасибо, Лара, — проникновенно говорит он.
Потом внезапно отставляет бокал и судорожно начинает перебирать раскинувшееся на столе море бумаг. Выудив какой-то протокол, вкладывает в один из томов «огнеупорного» дела.
— Евгений Борисович, — укоряю я. — Кофе остынет.
Он кивает, делает несколько глотков, но тут же принимается рыскать по столу глазами. Виновато поясняет:
— Понимаешь, в голове что-нибудь всплывет…
— Заканчиваешь дело?
Селиванов отчаянно стучит по дереву козонками пальцев:
— Не сглазь!.. О-ох, как мне этот «Огнеупор» надоел! Как увижу кирпич — вздрагиваю. Неделя осталась, а мне еще нужно кучу обвиняемых с делом ознакомить. Их много, а Селиванов один.
Взяв большущий конверт, мой коллега принимается укладывать в него сберегательные книжки взяточников из треста «Огнеупор».
Боже мой! А где сберкнижка Стуковой?!
Встаю и иду к выходу. Селиванов ошарашенно косится, но снова погружается в работу.
В моем кабинете разрывается от трезвона телефонный аппарат. Поднимаю трубку и слышу захлебывающийся голос Маринки:
— Привет, старуха! Ну, как тебе Слава?
Пожимаю плечами, будто подруга может видеть меня. Прошу перезвонить позже. Маринка рассерженно фыркает:
— Вечно ты занята!
Нажимаю на рычаг. Быстро набираю номер Центральной сберегательной кассы. Как и предполагала, нужен запрос с «большой гербовой».
Павел Петрович с удовлетворением окидывает взглядом мой строгий костюм: темная юбка, такой же жакет, белая блузка, узенький галстук. Старательно подышав на печать, он аккуратно прикладывает к запросу.
— Ты хоть, Лариса Михайловна, появляйся иногда… А то и не знаю, где у меня следователи.
С улыбкой парирую:
— Селиванов из кабинета не вылазит, бородой оброс.
— Иди, — устало машет рукой Павел Петрович.
Пробегая мимо открытой двери Селиванова, слышу:
— Лариса Михайловна!
Захожу в кабинет. Селиванов долго смотрит на меня. И словно лишь сейчас вспомнив, что я вернулась из отпуска, мечтательно интересуется:
— А в Крыму сейчас хорошо?
— Хорошо, — искренне вздыхаю я. — Песок горячий. Вода соленая. Кукурузу вареную продают.
Глаза Селиванова затуманиваются:
— Сдам «Огнеупор» и в отпуск… куда-нибудь…
Миную вестибюль и, с трудом открыв массивную дверь, попадаю в сумрачное и по-осеннему прохладное помещение сберегательной кассы.
Всегда восторгаюсь до предела серьезными девушками, сидящими за многочисленными окошечками и пересчитывающими целый день напролет чужие деньги. Как у них только терпения хватает?! Снятся ли им эти купюры по ночам?! Со мной часто бывает, что просыпаюсь с ощущением, будто упустила при расследовании какую-то важную деталь А если бы приснилось, что вместо десяти рублей я выдала десять тысяч?!.
Стучусь в дверь заведующей сберкассой. Немолодая полная женщина называет столь длительный срок ответа на запрос и так спокойно прячет его среди прочих бумаг, что я ойкаю и даже, кажется, бледнею. Она смотрит на меня глазами моей мамы и начинает убеждать:
— Не переживайте. Это же большая работа — проверить все сберегательные кассы области.
Уныло говорю:
— Понимаю… Но у меня горит срок расследования…
Женщина качает головой. Однако я продолжаю сидеть.
— В порядке исключения попробуем побыстрее, — сжалившись, говорит она.
Радостно вскакиваю.
В том, что на свете много хороших и отзывчивых людей, лишний раз убеждаюсь, побывав после сберкассы в отделении связи. Здесь мне без всяких проволочек сообщают, что перевод на тысячу двести рублей сделал некий Глеб Пантелеевич Архипов, как ни странно, проживающий в нашем же городе. Еще более любопытно то, что племянник Стуковой, по-видимому, приходится этому Архипову сыном.