И они «потопали». Но «топать» по изрытой глубокими колеями, усыпанной галькой дорожке в непрочных туфельках на высоких каблуках не слишком увлекательно. Рилла кое-как умудрилась доковылять до прибрежной дороги, но идти дальше в этих отвратительных туфлях она не могла. Сняв их и свои дорогие шелковые чулки, она пошла босиком. Это тоже было отнюдь не приятно: галька и неровности дороги причиняли боль ее нежным ступням. Ее пятки, натертые и покрытые волдырями, горели. Но муки унижения были так сильны, что она почти не замечала физической боли. В хороший же переплет она попала! Если бы Кеннет Форд мог видеть ее сейчас, хромающую, как какая-нибудь маленькая девочка с разбитой коленкой! И так отвратительно завершается ее чудесная вечеринка! Не плакать просто невозможно… это слишком ужасно. Никому не было дела до нее… никто даже не тревожился о ней. Рилла украдкой вытерла глаза шарфом — носовые платки, похоже, исчезли так же, как ботинки! — но не шмыгать носом она не могла. Чем дальше, тем хуже!
— У тебя, я вижу, насморк, — сказала Мэри. — Неудивительно! Сидела у самой воды на ветру. Надо было соображать, что можешь простудиться. Твоя мать не скоро снова отпустит тебя куда-нибудь; это я тебе точно могу сказать. Эта сегодняшняя вечеринка была совсем неплоха. Надо признать, что Луисоны знают, как устраивать вечеринки… хотя Хейзл Луисон не в моем вкусе. До чего мрачный вид у нее был, когда она смотрела, как ты танцуешь с Кеном Фордом. И у этой маленькой бесстыдницы Этель Риз тоже. Какой он, однако, любитель пофлиртовать!
— Я не думаю, что он любитель пофлиртовать, — возразила Рилла с вызовом, дважды отчаянно шмыгнув носом.
— Ты будешь лучше разбираться в мужчинах, когда тебе исполнится столько лет, сколько мне, — сказала Мэри покровительственно. — Имей в виду, не стоит верить всем их словам. Не давай Кену Форду повода думать, будто стоит ему лишь сделать вид, что он остановил свой выбор на тебе, и ты сразу позволишь водить себя за нос. Не будь такой слабовольной, детка.
Выслушивать такие оскорбления и поучения от Мэри Ванс было просто невыносимо! И просто невыносимо было шагать по каменистой дороге босиком со стертыми пятками! И просто невыносимо было плакать и не иметь под рукой носового платка и быть не в силах удержаться от слез!
— Я о Кеннете (хлюп!) Форде (хлюп!) совершенно (хлюп-хлюп!) не думаю! — воскликнула несчастная Рилла, хлюпая носом.
— Ни к чему горячиться, детка. Слушай, что тебе старшие советуют. Я видела, как ты перебралась потихоньку на дюны с Кеном, и оставались вы там очень долго. Твоя мать не была бы довольна, если бы узнала об этом.
— Я сама расскажу маме об этом… и мисс Оливер расскажу… и Уолтеру, — выдохнула Рилла в промежутках между новыми «хлюп-хлюп». — Ты, Мэри Ванс, сама просидела не один час с Миллером Дугласом на той ловушке для омаров! Что сказала бы миссис Эллиот, если бы это узнала?
— О, я не собираюсь ссориться с тобой, — сказала Мэри, вдруг принимая высокомерный вид. — Я лишь говорю, что лучше такого не делать, пока ты еще маленькая.
Рилла оставила все попытки скрыть слезы. Все было испорчено… даже тот прекрасный романтический час, проведенный с Кеннетом на освещенных луной дюнах, был опошлен. Она испытывала отвращение к Мэри Ванс.
— Да что стряслось? — спросила озадаченная Мэри. — О чем ты плачешь?
— Ноги… ужасно болят… — всхлипнула Рилла, цепляясь за остатки своей гордости.
Менее унизительно было признаться, будто плачешь из-за боли в ногах, чем из-за… из-за того, что молодой человек внушил тебе ложные надежды своим вниманием, твои друзья бросили тебя, а другие считают себя вправе разговаривать с тобой снисходительно.
— Да уж, могу себе представить! — сказала Мэри не без сочувствия. — Но ничего. Я знаю, где в кладовой Корнелии стоит горшок с гусиным жиром, а он помогает получше всяких новомодных кольдкремов. Я намажу тебе пятки, перед тем как мы ляжем спать.
Пятки, смазанные гусиным жиром! Вот чем кончается ваша первая вечеринка с вашим первым поклонником и вашим первым романтическим разговором под луной!
Проливать слезы в таком положении показалось Рилле бессмысленным, так что она перестала плакать и уснула в постели Мэри Ванс со спокойствием отчаявшегося человека. За окнами занимался серый рассвет, прилетевший на крыльях шторма, и на маяке Четырех Ветров верный своему слову капитан Джосайя поднял британский государственный флаг, который развевался на бешеном ветру, на фоне облачного неба, как великолепный и негасимый сигнальный огонь.
Рилла пробежала через залитое солнцем великолепие кленовой рощи за Инглсайдом к своему любимому уголку в Долине Радуг. Там она села на камень среди папоротников и, подперев руками подбородок, долго смотрела отсутствующим взглядом в ослепительно голубое небо августовского дня… такое голубое, такое мирное… точно такое, каким оно было над этой долиной каждый год в приятные, погожие дни позднего лета, с тех пор как она себя помнила.