– Этот орел… – начал Кассий. – Парни куда смелее тебя отдали свои жизни за право его носить. Они умерли во славу Империи. Без патриотических воплей и речевок. Скорее всего, матерясь себе под нос. Они не называли себя детьми волчицы, патриотами Рима, сынами Империи. Они просто дрались за Рим. За Империю. И не для того, чтобы такие сопляки таскали футболки с орлом их легиона!
Парнишка смотрел на трибуна с обидой и горечью. Нижняя губа сопляка задрожала. Кассий швырнул ему в лицо обрывки футболки и обернулся к притихшим «люпусам».
Те смахивали на стаю шавок, напоровшихся на матерого волчару. Прижатые уши, поджатые хвосты, смесь страха и восхищения во взглядах. Щенки почуяли силу. Щенки испугались, но захотели стать такими же... Краем глаза Кассий заметил, как светится от счастья Ренат и одобрительно качает бородой Силантий.
Выступление трибуна, видимо, идеально вписалось в их планы.
Ах, так. Лекарство, подумал Кассий, играя желваками. Вы считаете себя лекарством от болезней Рима… Такое лекарство хуже любой болезни. Глупые вы сопляки. Ну, сейчас я вам выдам!
Но выдать не получилось.
В задних рядах «люпусов» началась какая-то непонятная возня, по толпе прокатился ошеломленно-испуганный вздох – и перед трибуном вдруг очутилась помятая девица хрупкого телосложения, одетая в короткое серебристое платье и почему-то только в одну туфельку. Девица посинела от холода, и лишь благодаря гриве белоснежных волос Кассий (с трудом, правда) узнал в ней Виринею – дочь сенатора Фортуната и свою невесту, виденную трибуном один раз в жизни три года тому назад.
– Ренат, – жалобно пропищала Виринея. – Меня… Меня изнасиловали!
Мир вокруг Кассия опрокинулся.
2
Ночью ударили первые в этом году заморозки – прихватили тонким хрустким ледком лужи и вскрыли инеем оконные стекла, а утром пошел снег. Мелкие белые крупинки сыпались с тяжелого серого неба, оседая ноздреватыми горками на клумбах и асфальте.
Рим в одно мгновение стал серым и угрюмым. Высотки Виминала, будто кельтские менгиры, подпирали провисшее небо. На улицах не было ни души.
Приск остановил армейский внедорожник, заглушил мотор и сверился с картой.
– Вроде здесь, – буркнул он.
Кассий молча выбрался из джипа, поежился и поднял воротник пальто.
– Если, конечно, стукач не наврал… – задумчиво пробормотал Приск, выбираясь следом и вытаскивая с заднего сиденья кувалду.
– Скоро мы это выясним, – процедил Кассий.
Шестнадцатиэтажную высотку построили совсем недавно – два года назад, когда Третий Каледонийский отправлялся на место несения службы, на Виминале еще орудовали бульдозеры, снося трущобы и освобождая место под дома. А сейчас тут вырос целый район одинаковых зданий с аккуратными двориками и детскими площадками. Песочницу, качели и горку (все яркое: красное, желтое, оранжевое) присыпало снегом, точно мелкой солью.
Во дворе этой конкретной высотки копошилось, убирая снег, с полдюжины дворников-секванов в оранжевых жилетках. Фанерные лопаты скребли по асфальту. На Приска с кувалдой в руках и Кассия варвары покосились с ужасом.
Легионеры поднялись на крыльцо, и центурион нажал на кнопку домофона.
– Точно здесь? – скептически уточнил Кассий. – Элитное, вроде, жилье.
В ответ центурион пожал плечами. Кувалду он держал легко, словно игрушечную.
Дверь подъезда отворил пожилой мужчина, и Кассий сразу же признал в нем бывшего легионера. Военная выправка, седой ежик, шрам от ожога через все лицо. Поверх форменной ливреи консьерж накинул старый бушлат, из-под которого виднелись орденские планки. Манипуларий, морская пехота. Осада Каффы, Пятая Македонская, Второй Парфянский поход и что-то еще, Кассий не разглядел.
– Вы к кому? – спросил консьерж-ветеран.
Вместо ответа Кассий сверкнул своей трибунской бляхой, и консьерж посторонился, пропустив легионеров в дом. Они миновали лифт и свернули налево, к двери в подвал. За дверью тянулись бесконечные ряды стиральных машин. Где-то рядом гудела и клокотала котельная. Было жарко и влажно, как в термах.
– Сюда, – махнул рукой Приск, указывая на неприметную дверь в уголке.
– Не понимаю, – заявил Кассий, дергая ручку. Заперто. – Если тут есть консьерж, откуда взяться варварам в подвале?
– Эх, трибун, – усмехнулся Приск и вскинул кувалду, ухватив ее двумя руками. – Не знаете вы солдатской жизни. У этого консьержа пенсия – пятьдесят сестерциев, ну, может, за выслугу лет еще десятку накинут. Прожить на это в Риме невозможно. А так – с каждого синемордого по сестерцию, глядишь, и ветерану хватит на бутылочку фалернского… Опять же, улицы ведь кому-то подметать надо… Посторонись!