— Дорогой, ты будешь чай? — спросила Мария Терезия.
Её личный врач доложил, что она начала испытывать частые недомогания, вызванные, по его словам, «глубоким переживанием за судьбы народов».
Марии Терезии очень жалко «итальянцев» и балканские народы, отчаянно сопротивляющихся экспансии и обречённых на поражение. Вопреки недовольству своего августейшего супруга, она организовала массовую акцию по сбору денежных и продовольственных пожертвований в пользу пострадавшего от войны местного населения Апеннинского и Балканского полуостровов. Но это утешает её мало и она всё ещё подвержена недомоганиям. Таргус, как никто, понимал, что это просто старость.
В такт его мыслям, стучали массивные колёса поезда, едущего по грандиозной железной дороге с шириной колеи в 3000 миллиметров.
Бронированный императорский вагон оснащён пулемётными турелями, размещёнными по четырём сторонам крыши, а также задвижными стальными шторками, предусмотренными на случай, если по нему будут стрелять бронебойными снарядами.
За последние годы пресечены два случая, когда мятежники подготовили засаду с артиллерийскими орудиями, из которых они собирались выстрелить по императорскому вагону, в надежде, что им улыбнётся удача и Таргус умрёт.
Только вот они не понимают, что созданную им машину уже не остановить. Его внезапная кончина не изменит ровным счётом ничего.
Трёхмиллионный бюрократический аппарат не прекратит свою работу, легионы продолжат приращать к империи новые территории, а жёсткая романизация будет продолжена.
Уже слишком поздно. Момент, когда его смерть влияла хоть на что-то, давно прошёл, но различные группы мятежников стараются, снова и снова…
Они ненавидят лично его, потому что знают, что это всё он.
Они устраивают подпольные кружки по сохранению культурной идентичности, распространяют книги на своих родных языках, ведут подрывную деятельность, сжигают учебники и художественные произведения на латыни — гадят, как могут.
И Таргус был рад, что они занимаются именно этим, а не чем-то более серьёзным.
Больше всего он боялся революции — антимонархические настроения всё ещё сохраняются, разные студентики хотят убить его, просто потому, что он являет собой символ успешного монарха. Но и в этом случае его смерть не изменит абсолютно ничего.
Империей уже правит бюрократия, проводящая свою власть практически во все сферы жизни. Так было на его Родине и так теперь здесь.
Персонализация власти становится, с каждым днём, всё более и более формальной, потому что она планомерно перерождается во власть системную.
Таргус видел несколько неустранимых недостатков, которые, в будущем, способны будут негативно повлиять на целостность его империи, но если не ослаблять бдительности, то можно плавно купировать их и обеспечить стабильность на столетия.
— Да, не откажусь, — кивнул он.
Вид из панорамного окна, сделанного из десятисантиметровой толщины закалённого стекла, был прекрасен — земли его империи, покрытые белым снегом, стремительно проносились мимо, а он размышлял о дальнейших стратегических ходах.
«Архиепископа Рима я смещу, но коллегию кардиналов оставлю», — думал Таргус. — «Нужен русский сценарий — обер-прокурор во главе коллегии. Нужна унификация католицизма, мусульманства, протестантизма и православия. Разная религия — это неприятное различие, потенциально, создающее раскол в римском обществе. Я должен подчинить их, любой ценой, но быстро».
Религиозные организации должны быть инструментом, а не альтернативной властью, поэтому никакой независимости он терпеть не собирался — служители культов либо подчинятся ему, либо рухнут в сточную канаву истории, с перерезанными глотками.
Чай был подан в обеденный зал и Таргус прошёл туда — на столе расставлены фарфоровые чашки и блюдца со штруделями с разными начинками.
— Любимый, — заговорила Мария Терезия, взяв чашку. — Ты будешь на открытии музея?
На фоне происходящих событий, она задумалась о наследии — ей пришла в голову идея музея, посвящённого династии Габсбургов.
— Нет, — покачал головой Таргус. — У меня есть более важные занятия. Сначала инспекция войск, а затем визит в перевоспитательный лагерь.
Последнее — его любимое детище, выпускающее ежегодно тысячи образцовых римских граждан, безжалостно перерабатывая при этом преступников и мятежников. Примерно 17% поступающих в лагерь заключённых обратно уже не выходят, потому что-либо необучаемые, либо идейные, но зато остальные являют собой эталон — это рабочая сила и легионеры.