Всё дело в том, что Таргус сильно переоценил численность населения России. Он предполагал, что данные переписей неверны, потому что исторически русские крестьяне прятались, чтобы не платить непосильные налоги, но потом была проведена нормальная перепись, занявшая целых полгода, и она показала, что во всей Российской империи проживает 24 миллиона человек.
Он ожидал, что будет примерно 30–35 миллионов, но оказалось, что людей лишь на полтора миллиона больше, чем по данным переписи за 1740 год. Это было странно, но объяснение нашлось — в ходе новой Смуты, устроенной аф Лингреном и местными заговорщиками, было убито или продано в османское рабство около миллиона человек обоих полов и всех возрастов.
Потрясение было недолгим, но все участники чувствовали это и действовали очень быстро, чтобы точно успеть…
На короткой дистанции, османы выиграли от этого, но на длинной — летально проиграли. Это казус белли — угон доброго православного населения в полон. Когда придёт время, Таргус обязательно использует его для обоснования новой войны против Османской империи. И это весьма благовидный повод, который одобрит население.
Несмотря на всю автократию, устроенную Таргусом, ему нужно одобрение его войн населением. Всё-таки, все эти люди пойдут умирать в них и их жизнь, несомненно, ухудшится от режима военного времени. Поэтому-то он и ищет всегда хорошие казус белли, чтобы его действия были обоснованы какими-то надёжными и благовидными предлогами. Когда гражданин спросит себя «Почему?», он сразу же должен быстро найти для себя «А, вот почему…» — в этом вся суть пропаганды.
Казус белли — это не оправдание, не морализация, а полезный инструмент для достижения хоть какой-то видимости солидарности общества.
Солидарность общества в его государстве — это практически отсутствующее явление, потому что никому не нравится политика романизации, особенно принудительная её часть, но иллюзия солидарности очень важна и он работает в этом направлении.
— Сколько у нас пленных на балансе? — уточнил Таргус.
— Восемьдесят четыре тысячи триста тринадцать, — ответила Зозим. — Возможно, уже чуть меньше.
На самом деле, это не совсем лагерь для военнопленных. Скорее, это «лагерь для перевоспитания».
Таргус решил, что просто убить всех этих мятежников — это нерационально. Гораздо лучше будет осудить их на очень длительные сроки и устроить программу по сокращению срока за подтверждённые достижения.
Например, за полноценное овладение имперской латынью можно сократить срок на пять лет, а за чистую классическую латынь можно сократить срок ещё на семь лет. Освоение профессии из перечня — минус пять лет. Получение шестой категории — ещё минус пять лет. То есть, можно выйти из лагеря для военнопленных не просто потратившим три-четыре года, а с нужными для дальнейшей жизни знаниями.
В итоге, по плану Таргуса, он может получить около двухсот-трёхсот тысяч квалифицированных и романизированных специалистов, а слишком тупые и необучаемые отсидят все двадцать с лишним лет в этом лагере и всё это время не будут представлять опасность для общества.
Если система «перевоспитания» покажет свой результат, бывшая кайзеровская «Промзона» продолжит существовать и «перевоспитывать» сотни тысяч мятежников.
Устраивать в этом лагере какие-то экзистенциальные ужасы он не собирается — это не кара, а инвестиция. Что-то вроде интерната без выходных и отпусков, в котором организованы приемлемые условия жизни и образования. Да, это неволя, но зато самые умные смогут освободиться сравнительно быстро и после этого интегрироваться в римское общество.
Вдохновлялся Таргус сталинской системой исправительно-трудовых лагерей, в которых люди не только сидели, но и получали возможность получения профессиональной специальности, (1), а также имели возможность скостить себе срок ударным трудом.
Собственно, принципиально нового изобретать не пришлось, а бывшая «Промзона» стала идеальным местом для содержания заключённых — высокие стены, параноидальная система охраны, продуманный механизм доставки продовольствия и материалов извне, а также большое внутреннее пространство. Это замкнутый город, отличающийся от исправительно-трудовых лагерей лишь большей безопасностью…
«Возможно, нужно было догадаться до этого гораздо раньше — я бы построил минимум пару-тройку таких заведений в Шлезвиге…» — с досадой подумал Таргус.