Если Павел Астахов сможет разработать серийную версию компактного парового котла с огневыми трубками, его ждёт Анна I-й степени, к которой предусмотрено награждение кавалера дворцом в Александриненсбурге, потомственным дворянством, личным оружием, титулом графа и 1 500 000 рейхсталеров.
— Я вас не подведу, Ваше Императорское Величество, — упал на колени изобретатель.
— Ты свободный человек — никогда не падай на колени ни перед кем, — потребовал Таргус. — Конституция курфюршества Шлезвиг, статья 17, пункт 7.
— Прошу прощения, Ваше Императорского Величество, — поднялся на ноги Астахов. — Я не подведу вас — я сделаю всё, что необходимо.
— Возвращайся к работе, конструктор, — велел ему Таргус и направился на выход из бюро.
Промзона пахла дымом и «тухлятиной» от пороховых производств.
Ему здесь нравилось, так как тут лучше всего ощущалась эта особенная атмосфера промышленного прогресса. Здесь нет сельской пасторали, никаких саманных или фахверковых (3) домиков, а лишь сталь, кирпич и бетон. Никаких открытых участков земли, всюду асфальт и мощёные камнем дороги.
По рельсам ездят грузовые тележки на конной тяге, перевозящие тонны грузов. Как только Астахов поставит на поток компактные паровые двигатели, лошадки смогут, наконец-то, отдохнуть, а грузов поедет намного больше.
— Ладно, что там дальше? — спросил себя Таргус. — Встреча с представителями Сената Швеции? Пусть катятся в Орк. Инспекция новых агентов Зозим? Вот этим можно.
В Швеции у него всё схвачено — после деяний Ломоносова, направленных на сохранение новообретённой государственности Швеции, оппозиция вымерла почти полностью, а Сенат лоялен престолу. Курс на романизацию взят единодушно, поэтому Таргус точно мог быть спокоен.
С Данией чуть сложнее, ведь она взята боем, но именно поэтому там ожидается пара-тройка лет стабильности. Проклятым Юпитером датчанам потребуется время, чтобы вновь накопить силы и решимость, но это ожидается, поэтому средства для подавления мятежей уже заготовлены и будут пущены в дело сразу же, как станет ясно, что датчане «созрели».
Зато в России сейчас находится надёжный человек — Михаил Ломоносов. Он успешно избавляется от помещиков, абсолютно бесполезных индивидов, пропивающих и проигрывающих состояния, заработанные предками, а также занимается реорганизацией имперской бюрократии.
От него поступают жалобы на острую нехватку кадров, сопротивление старой бюрократии, а также на проблемы, создаваемые остатками мятежников, не прекратившими борьбу после поражения аф Лингрена и заговорщиков.
«Он должен справиться», — подумал Таргус. — «Мятежники разобщены, лишены руководящего центра, а самое главное — у них больше нет даже тени признаков легитимности их действий».
Власть императора и императрицы признают во всей России, а все эти разобщённые отряды мятежников — это лишь временные трудности.
//Таврия, имперские земли, д. Милития, 21 мая 1749 года//
На деревенском сходе собралась половина деревни — слушали старосту, вернувшегося из Феодосии.
— Так что вот такие вот дела, — вздохнул Белослав. — Сказали, чтоб не боялись и не сумневались мы, а хозяйство поднимали, работали — поборов пять лет не будет, а по крымчакам…
— Нет их боле и не буде, — ухмыльнулся Демид. — Это наша земля.
— Императора, — поправил его староста Белослав.
— Ну, он же нам её дал, так? — уточнил враз посерьёзневший Демид.
— Так, — кивнул староста. — Но никогда не забывай, что это дар императора. Он дал — он и забрать может. Лучше не гневить его и надеяться на его милость. Тем боле, его лехионы защищают нас от варваров, кочевников и басурманов!
Демид припомнил вчерашние новости — в корчме прошёл слух, будто басурманы попытались устроить несколько набегов на новые сёла близ Гезлёва. Легионеры сначала потопили их корабли, а потом гоняли выживших по всему берегу, пока все басурмане не передохли.
«С императором не забалуешь», — подумал он. — «Если он сказал, что его, то потом не заберёшь».
Поначалу Демид боялся свободы. Услышал, что император решил освободить всех крепостных, дескать, он правит свободной страной и рабства не потерпит, и подумал, что теперь им всем умирать голодной смертью — своего-то ничего нет, всё помещичье и земля в том числе.
Но оказалось, что у императора это не просто желание «быть добрым», а замысел. А вот когда до Демида довели этот замысел, он испугался по-настоящему.